* (продолжение сноски)

​

Джон Уилкинс - британский священник 17-го века - был необычайным затейником. 
Он пытался строить летательные аппараты и водно-наземные средства передвижения. Он создал фонтан, производящий радугу и замысловатый стеклянный улей с крошечными украшениями, похожий на дворец. Однажды для забавы он построил статую, через рот которой он говорил с помощью длинной трубки, стоя при этом на расстоянии и наблюдая за озадаченной реакцией проходящих мимо людей. Однако самый известный и самый безнадёжный проект Уилкинса заключался в создании философского языка. 
Искусственный язык называется "философским", если его создают не на основе каких-то уже существующих языков (как, например, Эсперанто) и не для эстетических или художественных целей (как языки Толкина), а на основе некоей (чаще всего безумной) идеи. Идея Уилкинса состояла в том, чтобы составить "иерархию всех вещей во Вселенной" и на основе этой грандиозной диаграммы или дерева зависимостей между всем сущим создать свой чудовищный язык. И он не оставил это на уровне идеи, а написал книгу. 
270 из шестисот страниц описания языка занимают таблицы такого примерно рода: звери поделены на живородящих и яйцекладущих, живородящие — на непарнокопытных, парнокопытных и обладающих лапами - и так далее, пока, наконец, не появляются Собака, Волк и остальные, обладающие лапами живородящие. 
Таким образом описана вся Вселенная (ну, по меньшей мере в понимании Уилкинса).  
Далее на основе этих таблиц Уилкинс строит свой язык. Не вдаваясь в подробности, приведём пример из книги (Борхес в рассказе приводит этот же пример, но здесь прямая цитата Уилкинса):

Если (De) означает Элемент, тогда (Deb) будет первое различие, то есть (согласно Таблицам) Огонь: Deba определит первый род, а именно — Пламя. (Det) будет пятым различием в виде, то есть Явлением Ат­мосферы; (Deta) — первый род, а именно — Радуга; (Deta) — второй, а именно — Гало.

Борхес подводит итог:

Невозможность постигнуть божественную схему мира не может, однако, отбить у нас охоту создавать наши, человеческие схемы, хотя мы понимаем, что они — временны. Аналитический язык Уилкинса — не худшая из таких схем. Ее роды и виды противоречивы и туманны; зато мысль обозначать буквами в словах разделы и подразделы, бесспорно, остроумна. Слово «лосось» ничего нам не говорит; соответственно слово «zana» содержит определение (для человека, усвоившего сорок категорий и видов в этих категориях): рыба, чешуйчатая, речная, с розовым мясом. (Теоретически можно себе представить язык, в котором название каждого существа указывало бы на все подробности его бытия, на его прошлое и будущее.)

Обозначающее = обозначаемое - мечта (или кошмар) семиотика?

​

**** (продолжение сноски)

"Эннеады", V, 8, 5-6:
 

...мудрецы Египта (...), желая дать мудрое выражение своим представлениям о вещах, не прибегали к буквам, которые входят в состав слов и предложений и указывают на те голосовые звуки, посредством кото­рых те и другие выговариваются, но вместо этого де­лали как бы статуи, или рисунки вещей — чертили иероглифы и имели в святилищах для каждого пред­мета особый иероглиф (...). Каждый такой иероглиф уже и сам по себе может быть принимаем за образ­чик знания и мудрости египетских жрецов, но знания и мудрости особого рода, так как тут предмет предста­ет созерцанию сразу в целостном синтезе всех своих очертаний, не требуя для своего представления ни раз­мышления, ни усилия воли. 

​

​

***** (продолжение сноски)

​

Дальше всего он пошёл в рассказе "Тлён, Укбар, Orbis tertius", где он действительно говорит о таком вымышленном языке, в котором слова создаются по необходимости, по мере возникновения каких-либо явлений:

​

В литературе данного полушария (как в реальности Мейнонга ☆) царят предметы идеальные, возникающие и исчезающие в единый миг по требованию поэтического замысла. Иногда их определяет только одновременность. Есть предметы, состоящие из двух качеств -- видимого и слышимого: цвет восхода и отдаленный крик птицы. Есть состоящие из многих: солнце и вода против груди пловца; смутное розовое свечение за закрытыми веками, ощущения человека, отдающегося течению реки или объятиям сна. Эти объекты второй степени могут сочетаться с другими; с помощью некоторых аббревиатур весь процесс практически может быть бесконечен. Существуют знаменитые поэмы из одного огромнейшего слова. В этом слове интегрирован созданный автором 'поэтический объект'.

В рассказе "Пьер Менар, автор Дон-Кихота" Борхес продолжает эту мысль и упоминает вымышленную монографию "о возможности создания поэтического словаря понятий, которые были бы не синонимами или перифразами слов, образующих обычный язык, но идеальными объектами, созданными по взаимному согласию и предназначенными для сугубо поэтических нужд".
(см. важность поэтического слова для Хайдеггера в комментарии 11 Главы 1). 

В стихах он тоже всё время возвращается к этой же теме. Вот несколько "цельных поэтических объектов" из стихотворения "Вещи":

Упавший том, заставленный другими
И день и ночь беззвучно и неспешно
Пылящийся в глубинах стеллажей.

Сидонский якорь в ласковой и черной
Пучине у британских берегов.

Нечаянная правильная роза,
На миг один блеснувшая в пыли
Стекляшек детского калейдоскопа.

Палитра Тернера, когда погасят
В бескрайней галерее освещенье
И только тишь под сводом темноты.

Борхес и сам придумал по крайней мере одно слово своего языка - Алеф. Обратим внимание на то, что, приступая к описанию Алефа в одноимённом рассказе, Борхес как раз сетует на неспособность нашего языка передать его:
 

И тут я увидел Алеф.
Теперь я подхожу к непересказуемому моменту моего повествования и признаюсь в своем писательском бессилии. Всякий язык представляет» собою алфавит символов, употребление которых предполагает некое общее с собеседником прошлое. Но как описать другим Алеф, чья беспредельность непостижима и для моего робкого разума? [...] Кроме того, неразрешима главная проблема: перечисление, пусть неполное, бесконечного множества. В грандиозный этот миг я увидел миллионы явлений – радующих глаз и ужасающих, – ни одно из них не удивило меня так, как тот факт, что все они происходили в одном месте, не накладываясь одно на другое и не будучи прозрачными. То, что видели мои глаза, совершалось одновременно, но в моем описании предстанет в последовательности – таков закон языка.

Почему можно сказать, что "язык Борхеса" - это язык феноменологии ? Во-первых, если посмотреть на одно из определений Дазайна ("существо, вовлечённое в мир") или посмотреть на определение другого феноменологического понятия - интенциональности ("свойство человеческого сознания быть направленным на некоторый объект"), то станет понятно: слова "языка Борхеса", если бы он существовал, как раз и были бы феноменологическими структурами. Язык, состоящий из "цельно-поэтических объектов", то есть язык, каждое слово в котором было бы не просто констатацией факта (как, например, "картина Тернера"), а описанием явления в бесконечном разнообразии контекстов, в которых это явление может существовать - такой язык был бы способен описывать объекты, "вовлечённые в мир" и неразрывно связанные с субъектами их наблюдающими и описывающими, а также испытывающими эмоции по отношению к наблюдаемым объектам, то есть "направленными" на них. В таком языке "картина Тернера" превращается в "картину Тернера в темноте бескрайней галереи", в "картину Тернера при свете восходящего солнца в маленькой квартирке под крышей", в "картину Тернера, пылящуюся в глубинах стеллажей в запасниках музея" и так далее до бесконечности. То есть, если мы хотим понять, что такое "картина Тернера" не как абстрактное понятие, а как явление мира, нам нужно применить к нему принцип дополнительности ☆☆ и рассматривать во всех возможных ситуациях, со всех возможных точек зрения всех возможных наблюдателей одновременно (можно даже сказать, применить к этой картине своеобразный "принцип Алеф").

На этом вымышленном примере "борхесовского феноменологического языка" видно, каким образом различные области философии могли бы найти для себя языки более высокого уровня, которые гораздо более адекватно передавали бы мысли, не предназначенные для передачи на обычном человеческом языке (снова поклон Хайдеггеру).