Глава 8

Все слова мира

в которой друзья посещают различные библиотеки, сочиняют стихи и встречают лучшего в мире эксперта по классификации Дьюи

1

Вселенная – некоторые называют ее Библиотекой – состоит из огромного, возможно, бесконечного числа шестигранных галерей, с широкими вентиляционными колодцами, огражденными невысокими перилами. Из каждого шестигранника видно два верхних и два нижних этажа – до бесконечности.

Так начинается самый, пожалуй, знаменитый рассказ Борхеса "Вавилонская библиотека". Смысл библиотеки Борхеса состоит в том, что её книги содержат все возможные сочетания 25 символов*. В следующем комментарии мы попробуем узнать количество книг, содержащихся в Библиотеке, но пока нас будут волновать другие вопросы: если всё, что можно написать, присутствует в одной из книг Библиотеки, описывает ли она полностью всю Вселенную? Сколько полезной информации содержится в этой Библиотеке? И, наконец, вопрос, занимавший нас в комментарии 7 Главы 7: кто победит в битве между платонистами и конструктивистами? Сформулируем проще: если все истины (в том числе математические) уже содержатся в одной из книг нашей Библиотеки - то математику придумывают или всё же открывают?

Начнём с последнего вопроса. Платонисты, вероятно, скажут, что Библиотека - это и есть идеальный мир Платона, в котором - независимо от нашего желания и веры - существуют все истины и все возможные идеи и мысли**. Конструктивисты (они же интуиционисты) возразят, что толку от этих идей никакого, потому что нет процедуры, позволяющей эти идеи вызволить из той чудовищной кучи мусора, которая в основном и является содержанием Библиотеки. На что платонисты, возможно, ответят, что такая процедура есть: просто прочитайте все имеющиеся книги. Ну и что? - скажут на это конструктивисты. - Вы, конечно, можете найти в книгах все идеи мира (или - для простоты - все истины). Но ведь там же будут и их отрицания. И нет такой процедуры, которая бы определяла, что является истиной, а что ложью. Каждый, естественно, будет считать себя победителем спора: платонисты со своей точки зрения, конструктивисты - со своей.

А теперь вернёмся к вопросу, возможно ли описать всю Вселенную с помощью конечного множества книг. Здесь нам поможет Руди Рукер (тот самый прапраправнук Гегеля из комментария 9 Главы 5). Он предлагает забавный мысленный эксперимент, чтобы показать, что Вселенная, существующая вечно, не может быть описана с помощью конечного числа символов.
Представьте, что у вас есть идеальная монета, подбрасывая которую можно получить случайный набор нулей и единиц: 1001010110010110111101...
Вы подбрасываете её много лет и продолжаете записывать число - однако, проблема с вами состоит в конечности вашей жизни. Эта проблема поправима: вы строите машину, которая продолжает подбрасывать монету и записывать результат, а также специального робота, который может не только периодически чинить монетоподбрасывающую машину, но и самовоспроизводиться, чтобы, таким образом, чинить и себя***.

Чтобы у всех этих машин не закончилась энергия, вы помещаете их в космический корабль, который летает по Вселенной, собирая материю и превращая её в энергию. Если у нас есть вечная Вселенная с бесконечным количеством материи в ней, такая машина вполне может быть построена.
Таким образом, заключает Рукер, Вселенная, в которой существует хотя бы одна такая машина, создающая бесконечный ряд случайных чисел, не может иметь конечное описание****.

* Нужно заметить, что все технические подробности Библиотеки - такие, как количество полок, толщина книг, высота шестиугольных комнат и так далее - для самого Борхеса (в отличие от последующих комментаторов) значения не имели.

(см. продолжение сноски)

** По крайней мере те, которые можно описать словами. Это само по себе поднимает грандиозный вопрос: возможно ли описать словами какого-либо языка всё сущее? Существует ли такой язык (пусть даже и скрытый от нас до сих пор), слова которого смогут описать даже то, что невозможно представить?

(см. продолжение сноски)

*** В качестве такого робота подойдёт самовоспроизводящийся автомат Джона фон Неймана, с которым мы познакомились в комментарии 2 Главы 7.

**** Здесь мы подходим к интересному варианту развития событий, который приводит к парадоксальному выводу...

(см. продолжение сноски)

* (продолжение сноски)

В "Автобиографическом эссе" из сборника "Алеф и другие истории" Борхес пишет:

Моя кафкианская история "Вавилонская библиотека" была задумана как некая кошмарная версия или гиперболизация муниципальной библиотеки Мигеля Кане, и определённые детали в тексте не имеют особого значения. Мудрые критики придали им значение шифров и щедро наделили мистическим значением.

** (продолжение сноски)

Вспомним язык "поэтических объектов" того же Борхеса или "язык рэнга" из Главы 2. Это были наши робкие потуги приблизиться к такого рода языку. Здесь же к месту придётся и попытка Блока передать непередаваемое в стихотворении "Художник" (сноска ** комментария 8 Главы 5). Здесь мы ещё много будем говорить о поэзии и языке; ну и как не вернуться к Виттгенштейну: "границы моего языка это границы моего мира". Значит ли это, что Вавилонская Библиотека и в самом деле содержит весь наш мир? Значит ли это, что, чем богаче мой язык, тем шире мой мир?
- Ага! - восклицает в этом месте наш старый знакомый ППЧ (Пресловутый Проницательный Читатель) - Гипотеза Сепира - Уорфа! Она самая. Заведённый порядок требует, чтобы мы остановились на ней подробней.

Бенджамин Уорф - страховой инспектор пожарной охраны - занимался лингвистикой в качестве хобби; в частности он изучал языки американских индейцев. Эдуард Сэпир, американский лингвист и антрополог, тоже занимался языками индейцев. Его идеи оказали большое влияние на Уорфа, который был его студентом.

Итак, работая над юто-ацтекским языком хопи, на котором говорят в Аризоне, Уорф столкнулся с проблемой, что он теоретически понимает, как образовывать множественное число в этом языке, но не знает как его использовать. Некоторые вещи, которые использовались во множественном числе в этих языках, в хопи существовали только в единственном числе. Например, слово "день" в хопи не имеет множественного числа, потому что дни не могут быть пережиты одновременно, а только один за другим. Чтобы обладать множественным числом, слово хопи должно обозначать предметы, которые способны собираться в некую группу, обозреваемую единовременно. Уорф связал это наблюдение с другими особенностями языка, исходя из которых можно было предположить, что восприятие времени у хопи было не таким, как у говорящего на стандартном европейском языке. Не может ли это значить - предположил Уорф - что отличный от нашего способ категоризации вещей в языке отражает иной способ категоризации вещей в мире?
Это и есть по сути дела гипотеза лингвистической относительности: язык определяет мышление (более мягкая версия гипотезы Сепира-Уорфа предполагает, что язык не определяет, а только влияет на мышление).
Но можно ли эту гипотезу проверить на практике? Таким вопросом задался социолог Джеймс Кук Браун, который изобрёл искусственный язык под названием Логлан (от Logical language - впоследствии расширенный вариант этого языка стали называть Ложбан) именно с целью проверить гипотезу Сепира-Уорфа на практике. По его собственным словам, он хотел показать, что "создание небольшого смоделированного языка с грамматикой, заимствованной из правил современной логики, с целью обучить ему людей разных национальностей в лабораторных условиях при полном контроле, позволит провести решающий тест" гипотезы лингвистической относительности. Идея Брауна заключалась в следующем: если научить людей говорить на максимально логичном языке, станут ли они мыслить логически?
Арика Окрент в своей книге "В стране выдуманных языков" приводит подробные объяснения хитросплетений Логлана/Ложбана:

Есть много способов сказать "и" в Ложбане. Представьте что, вы используете слово .e в следующем предложении (точка означает небольшую паузу): la djan .e la alis. pu bevri le pipno ("Джон и Элис несли пианино"). В этом предложении есть два утверждения: "Джон нёс пианино" и "Элис несла пианино". Может быть, они несли его по очереди. Может быть, один из них сделал это в 1963 году, а другой вчера. Но это предложение не применимо к ситуации, когда Джон и Элис несли пианино вместе. Для этого случая вы должны использовать слово joi: la djan. joi la alis. pu bevri le pipno "Джон и Элис (как единое соборное лицо) несли пианино".

Однако было бы неправильно использовать joi, если бы вы хотели сказать: "Джон и Элис - друзья". В этой ситуации вы должны использовать jo'u: la djan. jo'u la alis. pendo ("Джон и Элис (рассматриваемые вместе) - друзья"). Если бы вы использовали здесь joi, вы бы сказали, что Джон и Элис собрались вместе и образовали некую дружескую сущность. Если бы вы использовали e, вы бы сказали, что Джон - друг (кого-то), и Элис - друг (кого-то), и, возможно, они даже не знают друг друга. Есть как минимум двадцать способов сказать "и" в Ложбане. Но и это ничто по сравнению с тем, что произойдёт, если вам вздумается употребить "или" и "если".

Нужно ли говорить, что на свете есть не слишком много людей, хоть в какой-то степени овладевших Ложбаном (их, возможно, не более десяти). Да и то каждое предложение даётся им с таким трудом, что о какой-либо проверке гипотезы Сепира-Уорфа говорить - увы - не приходится.
Зато Ложбан спокойно поддаётся структурному разбору (практически так же, как любой язык программирования). В сети даже существует специальный "парсер", который разбирает любое корректное предложение Ложбана на элементы. В заключение этого небольшого экскурса приведём разбор цитаты из басни Эзопа, переведённой на Ложбан:

"Добро следует измерять не количеством, а добродетелью": ei se merli fi lo klani na.e leni srana loka vrude:

**** (продолжение сноски)

В комментарии 8 Главы 4 мы упоминали многомировую интерпретацию квантовой механики. Смысл её состоит в том, что каждое измерение в микромире приводит к разделению мира надвое: и частица и наблюдатель "расщепляются", и в каждой из двух получившихся Вселенных наблюдатель видит свой результат.
А теперь представьте, что в эксперименте Рукера вместо монеты используется элементарная частица (которую мы будем для простоты продолжать называть "монетой"). После первого подбрасывания Вселенная поделится надвое; после второго будет уже четыре Вселенных - и так далее. Важно здесь то, что все варианты возможных подбрасываний будут присутствовать в одной из получившихся Вселенных. Рукер пишет (выделено мной):

Любопытно, что такая ветвящаяся Вселенная содержит меньше информации, чем Вселенная, которая не разветвляется. Ведь если существует только одна машина по подбрасыванию монетки, она генерирует уникальную последовательность нулей и единиц, и эта случайная последовательность, по всей вероятности, представляет собой несократимое бесконечное количество информации. [...]

Если вы запустите эту машину в ветвящейся Вселенной, то все, что вы получите, - это все возможные узлы бесконечного двоичного дерева. Такая система полностью описывается конечным числом слов: "Возьмите любую возможную конечную последовательность нулей и единиц". [...]
Если каждая возможная Вселенная существует, пропадает необходимость учитывать особенности этой Вселенной (например, тот факт, что прямо сейчас по моему экрану ползёт муравей, или что на моём дворе растут 79 цветков клевера, или что в этой Вселенной есть живые существа, или что пространство в ней имеет три измерения). Если существует каждая возможная Вселенная, то нет необходимости объяснять какую-либо её особенность. Почему по моему экрану ползёт муравей? Не имеет значения: существует другая Вселенная - точно такая же, только без муравья.

В этом отрывке очень много чрезвычайно важных мыслей. Во-первых, если мы принимаем многомировую интерпретацию Вселенной, а проще говоря - мультиверса - и к тому же считаем, что пространство и время дискретны, то для такой мультивселенной не нужно никакой Вавилонской Библиотеки. Просто возьмите все возможные квантовые состояния (для простоты - все возможные последовательности нулей и единиц в каждом "узле" пространства-времени), и вот вам полное описание такой Вселенной.

Во-вторых, тот факт, что ветвящаяся Вселенная содержит меньше информации, чем одна Вселенная, в которой происходят по-настоящему случайные процессы, подсказывает нам, что Вавилонская Библиотека Борхеса тоже содержит гораздо меньше информации, чем самая обычная библиотека с некоторым числом осмысленных книг.
И, наконец, если каждая возможная Вселенная существует, то и в самом деле попытки определить законы и причинно-следственные связи в одной отдельно взятой Вселенной лишены какого бы то ни было смысла: вот вам похожая Вселенная, в которой только что выведенный вами умный закон не действует. По аналогии, если все возможные сочетания букв присутствуют на страницах нашей грандиозной Библиотеки (представим, что каждая книга в ней соответствует одному из ответвлений мультиверса), то искать в этих книгах какие-либо истины не имеет никакого смысла: книга на соседней полке будет содержать подробнейшие доказательства того, что все найденные нами прежде истины ложны. (Необходимо заметить, что эта "соседняя полка" будет, скорее всего, находиться на расстоянии многих и многих световых лет).

2

Как уже было сказано в комментарии 1, сам Борхес не придавал большого значения столь подробно описанным им деталям Библиотеки. Для него это просто был стилистический приём, чтобы придать рассказу подобие правдоподобия*. И тем не менее, комментаторы используют эти детали для того, чтобы оценить количество книг, содержащихся в Вавилонской Библиотеке. Здесь мы воспользуемся подсчётами профессора математики Уильяма Блоха, произведёнными им в книге "The Unimaginable Mathematics of Borges' Library of Babel".

Итак, каждая книга содержит 410*40*80 = 1,312,000 символов**. Учитывая, что Борхес говорит о 25 возможных символах, в итоге мы получаем

25^1,312,000 (то есть, 25 в степени 1,312,000) книг в Вавилонской Библиотеке***. Для простоты это же число можно записать (примерно) так: 10^1,834,097.
Может ли наша Вселенная содержать Вавилонскую Библиотеку?

Судите сами. Блох предлагает представить Вселенную в виде куба со стороной 10^27 м. Это очень приблизительное представление, основанное на последних оценках размера Вселенной - но оно прекрасно подойдёт для наших целей:

То есть, размер Вселенной 10^27 * 10^27 * 10^27 = 10^81 кубических метра. Представим, что один кубический метр может содержать 1000 книг. Тогда в нашей Вселенной, состоящий только из книг, поместится 10^81 * 10^3 = 10^84 книг. Так сколько же наших Вселенных нужно взять, чтобы в них поместилась вся Вавилонская Библиотека? - 10^1,834,097 / 10^84 = 10^1,834,013 Вселенных!

Некоторая комичность ситуации заключается в том, что создать Вавилонскую Библиотеку можно с помощью нескольких строчек на любом языке программирования. Вот вам программа на языке Python из двух строчек, которая создаёт случайную страницу случайной книги Библиотеки:

import random, string

print('\n'.join((''.join(random.choice(string.ascii_uppercase + "., ") for _ in range(80)) for _ in range(40))))

В эту программу можно добавить ещё несколько строк - и полная Вавилонская Библиотека готова!****

Возможен ли каталог нашей Библиотеки? Может ли некая часть Библиотеки содержать описание всех остальных её книг? Блох по этому поводу пишет:

...для всех языков, известных в настоящее время людям, для неописуемого большинства книг в Библиотеке единственное возможное описание книги - это сама книга. Это, в свою очередь, приводит к чудесному, неизбежному и невообразимому выводу:
Библиотека является своим собственным каталогом.

Справедливости ради нужно упомянуть, что идея Вавилонской Библиотеки принадлежит не Борхесу а немецкому писателю-фантасту Курду Лассвицу.

Эта идея описана в рассказе "Универсальная библиотека", написанном в 1904 году (задолго до Борхеса!):

...можно изобразить буквами все, что человечество когда-либо создаст на поприще истории, научного познания, поэтического творчества, философии. По крайней мере, поскольку это поддается словесному выражению. Книги наши ведь заключают все знание человечества и сохраняют сокровища, накопленные работой мысли. Но число возможных сочетаний букв ограничено. Поэтому вся вообще возможная литература должна уместиться в конечном числе томов.

Следующая цитата не оставляет никаких сомнений в том, что Борхес этот рассказ читал и, видимо, сознательно почти дословно привёл то же рассуждение в своём собственном рассказе:

- Как! - воскликнула хозяйка. - В твоей библиотеке будет решительно все? Полный Гете? Собрание сочинений всех когда-либо живших философов?

- Со всеми разночтениями при том, какие никем еще даже не отысканы. Ты найдешь здесь полностью все утраченные сочинения Платона или Тацита***** и в придачу - их переводы. Далее, найдешь все будущие мои и твои сочинения, все давно забытые речи депутатов рейхстага и все те речи, которые еще должны быть там произнесены, полный отчет о международной мирной конференции и обо всех войнах, которые за нею последуют... Что не уместится в одном томе, может быть продолжено в другом.

* Следующего отрывка должно быть достаточно, чтобы понять, что Борхес не слишком серьёзно относился к деталям своего рассказа:

(см. продолжение сноски)

** В оригинале каждая книга содержит 410 страниц. Переводчик почему-то решил округлить это число.

*** Это число (25^1,312,000) даже носит специальное название - число Борхеса. Оно содержит примерно 1.8 миллионов цифр.

**** В этой связи можно отметить, что колмогоровская сложность полной Вавилонской Библиотеки абсолютно ничтожна (Слово полной здесь очень важно; стоит взять только часть Библиотеки и колмогоровская сложность её возрастёт многократно). Что это за штука такая мы будем обсуждать в комментарии 11, а пока стоит отметить, что к такому же выводу мы пришли в сноске **** комментария 1: описать полную разветвляющуюся Вселенную можно с помощью всего нескольких слов.

***** Об утраченных сочинениях Тацита см. комментарий 12

* (продолжение сноски)

Лет пятьсот назад начальник одного из высших шестигранников обнаружил книгу, такую же путаную, как и все другие, но в ней было почти два листа однородных строчек. Он показал находку бродячему расшифровщику, который сказал, что текст написан по-португальски, другие считали, что на идиш. Не прошло и века, как язык был определен: самоедско-литовский диалект гуарани с окончаниями арабского классического. Удалось понять и содержание: заметки по комбинаторному анализу, иллюстрированные примерами вариантов с неограниченным повторением.

3

Значит ли это, что у нас под рукой все знания мира? (Этого и бесчисленного множества возможных миров?) Согласно Борхесу, Библиотека содержит

подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангелие Василида*, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей собственной смерти, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита.

...если недостаточно будет языка философов, многообразная Библиотека создаст необходимый, ранее не существовавший язык, словари и грамматики этого языка.

Мы утверждаем, что абсолютное большинство страниц Библиотеки содержит нонсенс. Но постойте... Вот что пишет Борхес:

Какое бы сочетание букв, например:

дхцмрлчдй —
я ни написал, в божественной Библиотеке на одном из ее таинственных языков они будут содержать некий грозный смысл.

Хорошо, но откуда нам знать, что слово дхцмрлчдй непременно содержит некий грозный смысл? Очень просто: одна из книг Библиотеки - это словарь языка, в котором значение этого слова переводится как имя сурового божества народа, история и мифы которого, описаны в другой книге. Конечно, существует словарь другого языка, в котором это же слово переводится как "корова". И так далее. Вавилонская Библиотека не допускает никаких гипотез - всё, о чём мы могли бы подумать (и даже всё то, о чём мы подумать не могли бы), уже учтено и опровергнуто этим чудовищным собранием. Каждая страница Библиотеки - пусть даже она содержит только один повторяющийся символ - обязательно имеет какой-то (не всегда грозный) смысл. Расшифровку этой страницы вы найдёте в другой книге Библиотеки; не можете не найти**.

Как обычно, в дни сомнений и тягостных раздумий мы обращаемся к Умберто Эко. В своей лекции "Between La Mancha and Babel" Эко объясняет, почему Борхес решил обратиться ко всем возможным буквенным перестановкам. Давайте разберём его речь подробно - тем более, что практически все её темы уже затрагивались на этих страницах:

Борхес, который восхищался универсальными и секретными языками, осознавал, что проект Уилкинса*** невозможен, потому что этот проект предполагал инвентаризацию всех объектов в мире, вместе с идеями, на которые они ссылаются [...] Фактически, именно на этом спотыкаются все утописты, стремящиеся к универсальному языку [...]
Сделав вывод о невозможности унитарной классификации Вселенной, Борхес попал под очарование прямо противоположного проекта, а именно проекта перемешивания и умножения классификаций.
В его эссе об Уилкинсе, которое содержит описание невероятной китайской энциклопедии, мы находим удивительный образец хаотической и нелепой классификации(позже это послужило вдохновением для предисловия Мишеля Фуко к его Les mots et les choses)****.
Вывод, который Борхес делает из несостоятельности классификаций, состоит в том, что мы не знаем, что такое Вселенная. Он идёт даже дальше, говоря, что "мы должны подозревать, что никакой Вселенной - в некотором общем смысле, присущем этому амбициозному слову - не существует". Однако сразу же после этого Борхес замечает, что "невозможность проникнуть в божественную схему мироздания не может помешать нам исследовать схемы человеческие" [...] Учитывая многообразие атомов знания, Борхес видит задачу поэта в постоянной перекомпоновке этих атомов ad infinitum, следуя бесконечной комбинаторике не только лингвистических этимонов*****, но и идей, миллионов новых китайских энциклопедий "Небесной империи благодетельных знаний", нескончаемая сумма которых как раз и составляет Вавилонскую библиотеку.

Эко указывает нам ещё одно направление, в котором - со всей очевидностью - мыслил также и Борхес. Библиотека, пишет он,

содержит все комбинаторные возможности из двадцати пяти орфографических символов, так что невозможно представить такую комбинацию символов, которую бы не предусмотрела Библиотека.
Это было давней мечтой каббалистов, полагавших, что, бесконечно комбинируя конечный набор букв, им когда-нибудь удастся сформулировать тайное имя Бога******(6).

"Сефер Йецира" (ספר יצירה) или "Книга творения" - один из основополагающих текстов каббалы утверждает, что вся земная материя происходит из десяти Сефирот*******(7) и двадцати двух букв алфавита:

Двадцать две основные буквы он вырезал, вылепил, взвесил и переставил, и образовал из них все сотворенное и все то, что должно быть образовано в будущем [...] Двадцать две основные буквы он оградой поставил на колесо********(8) [...] Как он стал сочетать их и переставлять? Алеф со всеми Алефами, Бет со всеми Бетами [...], и получается, что всякое создание и всякое речение происходят от единственного Имени [...]. Из двух камней строится два дома, из трех камней строится шесть домов, из четырех камней строится двадцать четыре дома, из пяти камней строится сто двадцать домов, из шести камней строится пять тысяч сорок домов. Дальше продолжай сам и подумай о том, чего уста не могут вымолвить и уши не могут услышать*********(9).

В книге "Поиски совершенного языка" Умберто Эко описывает ветвь каббалы под названием каббала имён или "экстатическая каббала" так:

[Её] применяют, произнося божественные имена, скрытые в тексте Торы, обыгрывая различные комбинации букв еврейского алфавита. [... Каббала имён] нарушает, путает, разлагает и восстанавливает в другом порядке поверхность текста, его синтагматическую структуру, доходя до мельчайших лингвистических частиц, отдельных букв алфавита, в непрерывном процессе повторного языкового творчества. Если для теософской каббалы между Богом и толкователем все еще находится текст, для экстатической каббалы толкователь находится между Богом и текстом (выделено мной).

И важнейшее:

Для экстатической каббалы язык сам по себе вселенная, и структура языка соответствует структуре реального мира (выделено мной).

Удивительно, но это ровно то, о чём писал в своём "Логико-философском трактате" Людвиг Витгенштейн (см. комментарий 14): именно язык может служить основой для понимания структуры реальности. Реальность состоит не из вещей, а из фактов; факты выражены на языке; таким образом, понимание языка предшествует пониманию реальности.

Закончим мы этот экскурс в комбинаторику букв упоминанием замечательного рассказа Артура Кларка "Девять миллиардов имён Бога".

Два инженера, Чак и Джордж, из компании вычислительных машин (заметим, что рассказ 1953 года) едут в Тибетский монастырь, чтобы установить там машину, которая будет перебирать все возможные имена Бога с помощью перестановок букв:

— Назовите это культом, если хотите, но речь идет о важной составной части нашего вероисповедания. Употребляемые нами имена Высшего Существа — Бог, Иегова, Аллах и так далее — всего-навсего придуманные человеком ярлыки. Тут возникает довольно сложная философская проблема, не стоит сейчас ее обсуждать, но среди всех возможных комбинаций букв кроются, так сказать, действительные имена бога. Вот мы и пытаемся выявить их, систематически переставляя буквы.

Как только перебор закончится, должен - по убеждению монахов - наступить конец света. Дойдя в переборе почти до самого конца и опасаясь мести монахов, когда никакого конца света не наступит, инженеры бегут из монастыря. Заканчивается рассказ одной из самых знаменитых фраз в истории фантастики:

— Смотри, — прошептал Чак, и Джордж тоже обратил взгляд к небесам. (Всё когда-нибудь происходит в последний раз.)

Высоко над ними,тихо, без шума, одна за другой гасли звезды**********(10) .

* Об этом загадочном "гностическом Евангелии Василида" можно узнать из другого эссе Борхеса "Оправдание лже-Василида":

(см. продолжение сноски)

** Всё это довольно сложно представить. Поэтому в конце этой главы мы рассмотрим пример настоящей - полной - Вавилонской Библиотеки, описывающей одну, очень специальную Вселенную.

*** Рассказ Борхеса "Аналитический язык Джона Уилкинса" и сам Джон Уилкинс вместе со своим языком подробно обсуждались в комментарии 2 Главы 2.

**** Этой классификации были почти целиком посвящены Глава 2 и Глава 3.
В частности см. обсуждение Мишеля Фуко и его книги в комментарии 1 Главы 3.

***** Этимон - форма и значение слова, от которого произошло слово современного языка. Поиском этимонов занимается этимология.

******(6) В своей лекции "Каббала" из серии лекций "Семь вечеров" Борхес объясняет разницу подходов между чтением светских и священных книг (так, как это понимают каббалисты):

(см. продолжение сноски)

*******(7) В этой книге, как вы знаете, нас интересует структура Бытия, а это значит, что мимо Сефирот мы пройти не можем.

(см. продолжение сноски)

********(8) Буквы, поставленные на колесо, прямиком ведут нас к интереснейшему персонажу - Раймонду (или Раймунду) Луллию...

(см. продолжение сноски)

*********(9) Число перестановок N предметов, описанное здесь, равняется N! (N-факториал).

См. сноску * комментария 2 Главы 7, в которой приводились целых две программы вычисления факториала.

**********(10) "Overhead, without any fuss, the stars were going out."

* (продолжение сноски)

В основании своей космогонии Василид полагает некоего Бога. [...] Бог этот неподвижен, однако из его покоя эманируют семь ему подчиненных божеств и, унижаясь до движения, создают и возглавляют первое небо. От этой первой творящей короны происходит вторая, с теми же ангелами, властителями и престолом, которые основывают еще одно нижестоящее небо, полностью симметричное первоначальному. Этот второй конклав воспроизводится в третьем, тот – в нижеследующем, и так вплоть до 365-го. Божество самого нижнего неба – это Господь из Писания, причем содержание божественности стремится в нем к нулю. Он и его ангелы создали видимое нами небо, замесили попираемую нами материальную землю, а затем поделили ее меж собой.

Неудивительно, что такого рода Евангелие почиталось страшной ересью.
Далее Борхес делает довольно-таки неутешительные для нас выводы; при этом видно, какое удовольствие он от этого получает:

В сходной системе Саторнила небо открывает ангелам-творцам внезапное видение; по его подобию и создают человека, ползающего, точно змея, по земле, пока Господь не сжалится над ним и не наделит его искрой своего могущества. Для нас важно то общее, что заключено в этих пересказах, а именно что мы – неосторожная либо преступная оплошность, плод взаимодействия ущербного божества и неблагодатного материала.

[...]

В рассмотренной доктрине по мере удаления от Бога его производные деградируют и опускаются, пока не превратятся в силы зла; они и лепят людей – кое-как, да еще и из неподобающего материала.

[...]

В этой мелодраме (или фельетоне) сотворение мира – эпизод второстепенный. Блистательная идея: мир, представленный как нечто изначально пагубное, как косвенное и превратное отражение дивных небесных промыслов. Творение как случайность.

"Творение как случайность" - действительно блистательная идея. Она даёт ответ на один из главных неразрешимых философских вопросов всех времён: почему вообще существует мир, хотя казалось бы, следуя принципу Оккама - pluralitas non-est ponenda sine necessitate - несуществование мира более благоразумно и экономно.

******(6) (продолжение сноски)

Итак, если бы какой-нибудь сервантист вдруг сообщил, что «Дон-Кихот» начинается с двух односложных слов, заканчивающихся буквой «n» («en» и «un»), что за тем следует слово из пяти букв, потом идут два двусложных слова, затем слово из шести букв, и если бы он сделал из этих своих наблюдений выводы, его немедленно сочли бы сумасшедшим. А Библию изучают именно таким способом.

[...]

Когда мы рассуждаем о словах, мы полагаем, что с исторической точки зрения слова были вначале сочетанием звуков, а затем стали словом. Наоборот, в каббале (что означает «предание», «традиция») считается, что буквы предшествуют звукам; что не слова, обозначаемые буквами, а сами буквы были орудиями Бога. Это все равно как если предположить, что наперекор всякому опыту письменное слово предшествовало слову устному. В таком случае в Писании нет ничего случайного. Все должно быть предопределено. Например, число букв в каждом стихе.

Вавилонская Библиотека Борхеса как метафора мира и, более того, его предтеча является, таким образом, всеобъемлющей "инструкцией", в которой предопределено всё. Слова (и буквы) Библиотеки первичны; мир вторичен. Мир (и все возможные миры) есть не собрание вещей, а множество фактов, собранных в Библиотеке.

"Мир есть совокупность фактов, а не вещей"... Ого-го, постойте-ка - это же прямая цитата из "Логико-философского трактата" Людвига Витгенштейна! С самим Людвигом и его трактатом мы подробно познакомимся в комментарии 14.

Любопытный modus operandi каббалистов основан на одном логическом предположении: Писание представляет собой совершенный текст, а в совершенном тексте ничто не может быть волей случая. Совершенных текстов не существует; во всяком случае, тексты, созданные людьми, совершенными не бывают. В прозе больше внимания уделено смыслу слов; в поэзии – звуку. Разве можно предположить существование хоть одной оплошности или слабого места в тексте, созданном Святым Духом? Все в нем должно быть фатально. Из этой фатальности каббалисты и вывели свою систему.

Борхес ошибается: совершенный текст существует - это текст его собственной Вавилонской Библиотеки. В нём не может быть оплошностей, потому что - как мы уже обсуждали - любое сочетание букв может быть переведено как высказывание некоей истины на одном из бесчисленных языков одного из бесконечного множества возможных миров с помощью словаря этого языка, с необходимостью находящегося в одном из томов Библиотеки.

В лекции Борхес упоминает и гематрию, этот непременный атрибут каббалы:

...для каждой буквы устанавливается числовое соответствие. Все это складывается в тайнопись, она может быть расшифрована, результаты получены, так как их получение было предусмотрено бесконечной мудростью Божьей. Итак, с помощью этой тайнописи – работы, напоминающей дешифровку из «Золотого жука» Эдгара По, – подходят к доктрине.

Найджел Пенник в книге "Магические алфавиты" интереснейшим образом комментирует идею гематрии:

Идея о том, что все мироздание можно представить в словах, имеющих цифровые аналоги, может показаться странной. Такое логическое заключение вызывает серьезные проблемы, ведь в таком случае все происходящее в жизни оказывается заранее предопределенным и, как видим, не оставляет места для свободного волеизъявления. Такой фаталистический подход был отброшен как еврейскими, так и христианскими мистиками, увидевшими в нем насмешку над учением о сотворении мира и роли человека в этом мире. Основатель иудейской секты хасидов Баал-Шем Тов нашел выход из затруднительного положения, применив весьма изобретательное объяснение. Он предположил, что изначально Тора существовала как беспорядочный набор букв. Количество их было ограниченным и строго определенным для каждой отдельно взятой буквы. Таким образом, числовое содержание Торы — Божественной энергии — было предопределено заранее, отображая истинную сущность и тайную жизнь самого Бога. И только лишь когда происходило то или иное событие, эти буквы образовывали слова, словосочетания и предложения, из которых сложилась записанная Тора. Таким образом, количество букв и, следовательно, духовное содержание, представленное этими буквами, было фиксированным; но текст, описывающий те или иные события, мог сложиться из этих букв лишь тогда, когда эти события произойдут. Таким образом Баал-Шем Тов примирил два, казалось бы, совершенно взаимоисключающих утверждения, создав концепцию предопределенного Богом содержания, которое допускает свободную волю и естественное развертывание событий.

Чувствуете связь с Вавилонской Библиотекой? "Изначально Тора существовала как беспорядочный набор букв"; и только когда происходило некое событие, эти буквы складывались в слова и обретали смысл. Текст в абсолютном большинстве книг Библиотеки может быть бессмысленным, но при определённых условиях, созданных в одном из возможных миров, этот текст может обрести значение, или - по Борхесу - таинственный и грозный смысл. Итак, даже при условии изначальной предопределённости всех возможных сочетаний букв (смыслов, идей - и так далее) в томах Библиотеки, свобода воли всё-таки возможна: нужно только посмотреть на это "out of the box" - не факты, уже существующие в книгах описывают события, которые уже произошли или, возможно, произойдут в будущем, а наоборот: происходящие события придают бессмысленному поначалу сочетанию букв необходимое значение. "Факты" как будто бы уже существующие на бумаге появляются там (становятся фактами) только после обретения ими смысла в одном из возможных миров.

Борхес заканчивает свою лекцию замечательным экзистенциальным тезисом. Не забудем, что наше путешествие во многом связано с экзистенциализмом (см. комментарий 10 Главы 1):

В каждом из нас есть частица божественности. Наш мир не может быть делом рук справедливого и всемогущего существа; он зависит от нас самих. Вот какой урок преподает нам каббала помимо того, что она остается областью интересов историков и грамматиков.

Перефразируя Хайдеггера: не будем спрашивать о природе Бытия некое справедливое и всемогущее существо; спросим нас самих.

*******(7) (продолжение сноски)

Одно из основополагающих понятий каббалы состоит в том, что мир создан и поддерживается с помощью десяти каналов божественного влияния. Эти каналы называются Сефирот. Каждая из десяти Сефирот имеет множество разных значений и градаций; каббалистические тексты используют различную терминологию для обозначения Сефирот, но суть их всегда одинакова. А именно:

Три верхние Сефирот - Разум:

Кетер — Корона, Венец

Хохма — Мудрость

Бина — Понимание

Семь нижних сефирот - Чувства:

Хесед — Милосердие

Гебура — Строгость

Тиферет — Красота

Нецах — Победа

Ход — Слава

Йесод — Власть на физическим миром

Малькут — Царство

Сущесвтует ещё и скрытая Сефира - Даат, символизирующая Знание.

Вместе десять Сефирот образуют "Древо Жизни":

Каббалисты рассматривают десять Сефирот как фундаментальные строительные блоки мира и человеческой души. Бог непрерывно творит вселенную с помощью эманации (или излучения) и комбинирования десяти Сефирот.

Артур Курцвейл пишет:

Один из моих учителей предлагает такую аналогию: отношение человека к Сефирот похоже на работу оператора пункта управления: десять Сефирот - это "струны" существования, и каббалист использует эти струны для изменения мира. Например, предположим, что я над чем-то работал и устал. Однако, конец работы уже близок, и мне просто нужно немного подтолкнуть себя, чтобы завершить проект. Говоря каббалистически, мне нужно применить немного Ход (в данном случае символизирующее настойчивость), чтобы довести мою работу до конца.

********(8) (продолжение сноски)

Раймонд Луллий - каталонский философ и теолог XIII-XIV веков, автор проекта Ars Magna (Великое Искусство), придумал - по примеру многих - систему совершенного философского языка.

Дадим слово Умберто Эко:

Ars пользуется алфавитом из девяти букв, от В до К, и четырьмя фигурами. В tabula generalis, общей таблице, которая представлена во многих его сочинениях, Луллий даёт перечень из шести совокупностей по девять сущно стей в каждой: это — содержания, назначаемые в определенном порядке каждой из девяти букв. Таким образом, луллианский алфавит может говорить о девяти Абсолютных Началах (называемых также Божественными Достоинствами), благодаря которым Достоинства сообщают друг другу свою природу и распространяются по мирозданию, девяти Изначальных Отношениях, девяти типах Вопросов, девяти Субъектах, девяти Добродетелях и девяти Пороках:

Фигура первая. Закрепив за буквами девять Абсолютных Начал, или Достоинств (с соответствующими прилагательными), Луллий выводит все возможные комбинации, которые могут соединить эти начала в предложения типа «Благо есть вели кое», «Величие есть благое» и т. д. [...]

Фигура вторая. Она служит для того, чтобы определить изначальные отношения, связав их с тройками определений. Отношения призваны связать Божественные Достоинства с космосом. [...]

Фигура третья. Здесь Луллий рассматривает все возможные сочетания букв. [...]

Фигура четвертая. Она — самая известная, пользующая ся наибольшим успехом в луллианской традиции. В основу её положены тройки, порожденные девятью элементами. Этот механизм — подвижный, в том смысле, что речь идет о трёх концентрических кругах, расположенных по убывающей, наложенных один на другой и соединенных с центром при помощи шнурка с узелками. Вспомним, что «Sefer Yetsirah» определяла божественную комбинаторику как колесо, а Луллий, живший на Иберийском полуострове, наверняка был знаком с каббалистической традицией.

Само собой и Борхес не мог обойти фигуру Луллия стороной. О его эссе "Логическая машина Раймунда Луллия" читайте в комментарии 8.

4

5

4

Долгожданная встреча состоялась!

Значит так: триста шестьдесят четыре дня в году ты можешь получать подарки на день нерожденья…

– Совершенно верно, – сказала Алиса.

– И только один раз на день рожденья! Вот тебе и слава!

– Я не понимаю, при чем здесь «слава»? – спросила Алиса.

Шалтай-Болтай презрительно улыбнулся.

– И не поймешь, пока я тебе не объясню, – ответил он. – Я хотел сказать: «Разъяснил, как по полкам разложил!»

– Но «слава» совсем не значит: «разъяснил, как по полкам разложил!» – возразила Алиса.

– Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, – сказал Шалтай презрительно.

– Вопрос в том, подчинится ли оно вам, – сказала Алиса.

– Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, – сказал Шалтай-Болтай. – Вот в чем вопрос!

"Шалтай-Болтай" – пишет Мартин Гарднер, - "филолог и философ, искушенный в основном в лингвистических тонкостях". Теперь понятно, что он делает в этой главе. Гарднер продолжает:

Шалтай-Болтай становится на точку зрения, известную в средние века как номинализм*, точку зрения, согласно которой общие имена не относятся к объективным сущностям, а являются чисто словесными знаками.

Внезапно на подмогу Шалтаю-Болтаю приходит - кто бы вы думали? Правильно: наш старый друг Мартин Хайдеггер.

Хайдеггер вообще один из философов, до крайности увлечённый языком. В статье "Диалог о языке" он пишет знаменитые слова:

Язык - это дом бытия. Человек обитает в этом доме ... В языке происходит откровение существ [...] С помощью силы языка человек становится свидетелем Бытия [...] Человек - пастырь Бытия.

Итак, Бытие раскрывается человеку через язык. А как мы знаем, для Хайдеггера нет ничего важнее, чем свидетельства человека по поводу Бытия. Именно поэтому язык - основной инструмент исследования Бытия, и именно поэтому так важно очищать слова от нанесённой на них временем шелухи. Слова, пишет Хайдеггер, потеряли свою силу: износились и лишились смысла из-за чрезмерного употребления и, следовательно, стали непригодными для "глубокого размышления о бытии". Что может быть ужасней?! Поэтому Хайдеггер чувствовал себя вынужденным открывать новые и необычные способы использования языка, если языковых средств для выражения его идей не хватало. На одной из лекций он поразил студентов словами: "Поскольку я живу в окружающей среде, для меня это означает es weltet" - то есть, в приблизительном переводе на русский "она (среда) мирует". Хайдеггер пытался выразить, что окружающий его мир живёт, подобно организму. Это, конечно, не настолько радикально, как "вот тебе и слава", но "кто здесь из нас хозяин" Хайдеггер несомненно доказал на многочисленных примерах.

Но не будем спешить. Человек - по Хайдеггеру - не является создателем языка: "говорит язык, а не человек". Именно слово превращает вещь в "вещь". Язык порождает существование вещей в том смысле, что до того как у неё было имя, эта вещь, конечно, существовала, но не так как она стала существовать после "называния"**. Акт называния обеспечивает предметам доступ к Бытию.

Однако язык, о котором здесь идёт речь, это не то, что мы обычно понимаем под этим словом. Хайдеггер говорит, что все сущности, включая все формы языка, могут быть поняты как выражения некоего изначального языка - своего рода "высказывания", которые являются сущностью языка до всех известных форм языка и речи. В мире есть смысл, существующий до языка. Именно этот процесс передачи смысла Хайдеггер имеет в виду, когда пишет о том, что мир говорит нам что-то. Это высказывание мира очевидно безмолвно. Хайдеггер описывает отношение людей к этому безмолвному высказыванию мира как слышание.

Итак, мир говорит с нами на некоем изначальном языке без слов; человек даёт имена вещам; таким образом, вещи обретают путь в Бытие.

5

Шалтай-Болтай цитирует и перефразирует Борхеса:

Известно и другое суеверие того времени: Человек Книги. На некоей полке в некоем шестиграннике (полагали люди) стоит книга, содержащая суть и краткое изложение всех остальных : некий библиотекарь прочел ее и стал подобен Богу. В языке этих мест можно заметить следы культа этого работника отдаленных времен. Многие предпринимали паломничество с целью найти Его. В течение века шли безрезультатные поиски. Как определить таинственный священный шестигранник, в котором Он обитает?

По-видимому, наши герои без труда определили этот таинственный священный шестигранник. Но Шалтай-Болтай на этом не останавливается: дальше он начинает цитировать Платона:

Давать имена нужно так, как в соответствии с природой следует давать и получать имена, и с помощью того, что для этого природою предназначено, а не так, как нам заблагорассудится, - если, конечно, мы хотим, чтобы это согласовалось с нашим прежним рассуждением?... Таким образом, не каждому человеку, Гермоген, дано устанавливать имена, но лишь такому, кого мы назвали творцом имени. Он же, видимо, и есть законодатель, а уж этот-то из мастеров реже всего объявляется среди людей... Таким образом, бесценнейший мой, законодатель, о котором мы говорим, тоже должен уметь воплощать в звуках имя, причем то самое, которое в каждом случае назначено от природы. И если не каждый законодатель воплощает имя в одних и тех же слогах, это не должно вызывать у нас недоумение***.

* Если очень кратко, то платонизм - это учение о том, что существуют абстрактные объекты; номинализм - учение о том, что абстрактных объектов не существует.

(см. продолжение сноски)

** Если вы вспомните наши предыдущие рассуждения о философии Хайдеггера, станет ясно, что эту философию можно назвать теорией относительности бытия.

(см. продолжение сноски)

*** Отношению обозначаемого и обозначающего уже было посвящено довольно много слов в сноске ** комментария 5 Главы 6. (Вспомните Соссюра). Но тема интересная, поэтому поговорить тут есть о чём.

(см. продолжение сноски)

* (продолжение сноски)

Для номиналиста вне чувственного опыта нет никакой объективной реальности. Абстрактные объекты - универсалии - не существуют вне мышления и речи. Своим существованием универсалии обязаны языку, который "прикрепляет" к ним имена. Таким образом, универсалии не входят в онтологию Бытия - их существование неотделимо от языковой, словесной плоскости.

В комментарии 3 мы кратко встретились с философом-номиналистом XIV века Уильямом Оккамом (все знают Оккама по его "бритве"). Оккам отрицал существование универсалий не только в вещах, но даже в Боге. Из этого он делал вывод, что Божественная воля в акте творения абсолютно свободна - она не связана ничем, даже идеями (то есть, теми самыми универсалиями). Идеи, согласно Оккаму, есть не что иное, как сами вещи (индивиды), производимые Богом. Индивиды - единственная существующая объективная реальность; абстракции живут только в разуме.

(Домашнее задание для читателя: посчитать, сколько раз Платон перевернулся в гробу, пока вы читали этот абзац).

** (продолжение сноски)

Американский философ Уильям Барретт в знаменитой книге "Иррациональный человек: Обзор экзистенциальной философии" развивает аналогию между физикой и философией Хайдеггера:

Существование, согласно Хайдеггеру, означает выход за рамки самого себя. Моё бытие - это не что-то происходящее внутри меня (или внутри нематериальной субстанции внутри меня). Моё бытие, скорее, размыто по полю или региону мира с его заботами и волнениями. Теорию человека (и бытия) Хайдеггера можно было бы назвать теорией поля человека (или теорией поля бытия) по аналогии с теорией поля материи Эйнштейна.

По-видимому, Барретт имеет в виду единую теорию поля, которую Эйнштейн безуспешно пытался создать. И дальше, ещё интересней:

Хайдеггер рассматривает человека как поле или регион Бытия. Представьте себе магнитное поле, но без самого магнита в центре; Человек (его Бытие) является таким полем, но в его центре нет субстанции души или субстанции эго. Хайдеггер называет это поле бытия Дазайн. Дазайн - имя, которое Хайдеггер даёт человеку.

*** (продолжение сноски)

Русский языковед Карцевский пишет о нечётком, расплывчатом соотношении между знаком и значением:

Знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками. Всякий знак является потенциально «омонимом» и «синонимом» одновременно, т. е. он образован скрещением этих двух рядов мыслительных явлений... Если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функцию, язык стал бы простым собранием этикеток. Но также невозможно представить себе язык, знаки которого были бы подвижны до такой степени, что они ничего бы не значили за пределами конкретных ситуаций.

Шалтай-Болтай согласился бы с предпоследним предложением (в конце концов, он сам назначает словам то значение, которое кажется ему подходящим), но огорчился бы, прочитав этот абзац до конца.

Эту мысль развивает знакомый нам Сепир (см. комментарий 1):

Слово есть только форма, есть нечто определенным образам оформленное, берущее то побольше, то поменьше из концептуального материала всей мысли в целом в зависимости от духа данного языка... Слова есть один из мельчайших вполне самодовлеющих кусочков изолированного "смысла", к которому сводится предложение.

Именно постоянное взаимодействие между языком и опытом выключает язык из безжизненного ряда таких чистых и простых символических систем, как математическая символика или сигнализация флажками.

Можно ли описать неописуемое? Можно ли выразить невыразимое? Этими вопросами мы занимались в сноске ** комментария 8 Главы 5. (Ещё раз вспомните стихотворение "Художник" Блока).
Существуют различные собрания слов для понятий, для которых слов не придумано. Например, неподражаемый Дуглас Адамс вместе с Джоном Ллойдом написали целую книгу "The Meaning Of Liff" - словарь вещей, для которых ещё не придумано слов. Некоторые из этих "словарных статей" стоят того, чтобы привести их здесь:

Ahenny (adj.) - то, как люди изучают чужие книжные полки.
Woking (ptcpl. vb.) - когда ты стоишь на кухне и мучительно вспоминаешь, зачем ты сюда пришёл.

Rhymney (n.) - слова песни, о которых вы внезапно узнаёте, что много лет слышали их неправильно (большинству русскоязычных людей знакомы "пусть бегут неуклюжи" - прим. автора).

Tonypandy (n.) - голос, используемый ведущими детских телепрограмм.

Duddo (n.) - самая деформированная картофелина в любом данном наборе картофеля.

Boolteens (pl. n.) - небольшая россыпь иностранных монет, обычно обитающих на туалетных столиках. Поскольку они никогда не используются и никогда не выбрасываются, boolteens составляют значительную часть мировой денежной массы.

В книге ещё огромное количество прекрасного; читателю предлагается найти эту книгу и продолжить наслаждаться.

С другой стороны - существуют ли слова, для которых не придумано понятий? Вопрос кажется тривиальным - конечно - любой бессмысленный набор букв как раз и есть такое слово. Попробуем сформулировать вопрос точнее: существуют ли слова, которые обозначают чёрт знает что? По крайней мере одно такое слово автору известно: khôra.

Философы, начиная с Платона, кажется, нарочно стараются поиздеваться над нами, когда дают определение этому слову. Вам нужно будет буквально собрать волю в кулак, чтобы не проклясть нижеупомянутых персонажей и не обозвать их всех шарлатанами. Итак,

- Платон описывает khôra как бесформенный интервал, подобный небытию, в котором "формы", полученные из умозрительных сфер, копируются в преходящие формы царства разума.

- Мартин Хайдеггер называет khôra "просветом", в котором Бытие происходит или имеет место.

- Юлия Кристева пишет, что "хотя khôra можно обозначать и регулировать, её нельзя окончательно постулировать: в результате можно найти месторасположение khôra и, если необходимо, определить её топологию, но ни при каких условиях нельзя придать ей аксиоматическую форму".

- Жак Деррида использует khôra для обозначения радикальной инаковости, которая "уступает место" бытию.

- Надер эль-Бизри использует khôra для обозначения крайнего проявления онтологического различия между Бытием и бытием существ (Разница между Being и beings Хайдеггера - см. комментарий 3 Главы 1).

- Однако, лучшее определение дал Джон Капуто☆:
khôra ни присутствует, ни отсутствует; она не активна и не пассивна; это не добро или зло, живое или неживое - khôra - это атеологическая и нечеловеческая сущность и не является вместилищем чего-либо. Khôra не имеет смысла или сущности; не существует идентификатора, который можно было бы к ней применить. Она получает всё, не становясь ничем, поэтому она не может стать предметом ни философемы, ни мифемы. Короче говоря, khôra - tout autre - полностью иное.

Надеюсь, вы получили такое же удовольствие от чтения этих определений, как и от выдуманных слов и определений Дугласа Адамса. Наверное, иногда философам лучше помолчать. С другой стороны, им, кажется, удалось подарить нам пример обозначающего, у которого нет обозначаемого. Соссюр был бы в восторге.

Но вернёмся немного назад. Границы знака и значения - слова и смысла - зыбки и расплывчаты. Мы знаем, что язык никогда не стоит на месте: он развивается, слова появляются и исчезают, меняют смысл, теряют смысл, меняется правописание... Многие языки теряются навсегда. "Линейное письмо А" (в отличие от "Линейного письма Б") до сих пор остаётся нерасшифрованным, и вряд ли когда-нибудь будет. Но ведь ему нет и пяти тысяч лет. Что станет с нашими языками через десять тысяч лет? Что делать, если нам нужно передать сообщение в будущее - на десять тысяч лет вперёд?

Именно этим вопросом задалась Human Interference Task Force (HITF) - "Целевая группа по человеческому вмешательству" - когда перед ними встала задача передачи сообщения будущим поколениям о местах захоронения ядерных отходов:

Задача HITF состоит в том, чтобы разработать метод предупреждения будущих поколений о том, что они не должны добывать или бурить землю на данном участке в случае, если они не осознают последствия своих действий. Поскольку вероятность вмешательства человека должна быть сведена к минимуму на 10 000 лет, необходимо разработать эффективную и долговременную систему предупреждения.

Задачу разработки такой системы предупреждения в 1984 году поставили перед известнейшим лингвистом и семиотиком Томасом Себеоком. Себеок написал довольно-таки уникальный текст под названием "Меры коммуникации для преодоления десяти тысячелетий", который начинается с краткого введения в семиотику, обсуждения немецкой экспрессионистской живописи и переводов Гесиода, а заканчивается основной гипотезой: как именно сообщение может сохраняться и передаваться в течение 10 000 лет. Тезис Себеока заключается в том, чтобы создать "систему ретрансляции" через поколения, превратив сообщение в некие популярные ритуалы, мифы и легенды - проще говоря, в фольклор. Ответственность за такую ретрансляцию будет возложена на "атомных священников" или "атомное духовенство":

они должны будут следить за тем, чтобы наши требования [относительно системы фольклорной ретрансляции] строго соблюдались - если не по юридическим причинам, то хотя бы по моральным причинам - возможно, с завуалированной угрозой, что игнорирование требования будет равносильно некоему сверхъестественному возмездию.

Вывод, который можно из этого сделать, заключается в том, что человеческий язык как средство передачи информации в будущее крайне ненадёжен. Язык хрупок, он подвержен разрушению. Наиболее устойчивым к изменениям является метаязык. В качестве примера такого метаязыка можно привести религию или мифологию; говоря современным языком - мемы. Мемы являются платформо-независимыми: передача смысла может вестись с помощью любого языка или иконографии. Эта платформа - язык, изображения и т. п. - может со временем меняться; смысл же мема остаётся нетронутым. (В идеальном случае, конечно. Тут всё зависит от силы убеждения и убеждённости "духовенства").

☆

- Юлия Кристева - представительница французского постструктурализма, семиотик, философ и литературовед.
- Жак Деррида - французский философ, создатель концепции деконструкции. С ним мы ещё не раз встретимся на этих страницах.

- Надер эль-Бизри - профессор философии Американского университета в Бейруте.
- Джон Капуто - американский философ, теолог, феноменолог и герменевтик. Джон Капуто будет нашим проводником в мир герменевтики.

6

7

6

На этот вопрос Борхес пытается ответить в своей лекции "Поэзия" из цикла "Семь вечеров":

Поэзия — это встреча читателя с книгой, открытие книги. Существует другой эстетический момент — когда поэт задумывает произведение, когда он открывает, придумывает произведение. Насколько я помню, в латыни слова «придумывать» и «открывать» — синонимы. Это соответствует платоновской теории, которая гласит, что открывать, придумывать — значит вспоминать*.

Фрэнсис Бэкон добавляет, что если обучаться — значит вспоминать, то не знать — это уметь забывать; все существует, мы только не умеем видеть.

Когда я что-то пишу, то чувствую, — что это существовало раньше. Я иду от общего замысла, мне более или менее ясны начало и конец, а потом я пишу середину, но мне не кажется, что это мой вымысел, я ощущаю, что все так обстоит на самом деле. Именно так, но оно скрыто, и мой долг поэта обнаружить его.

Брэдли говорил, что поэзия оставляет впечатление не открытия чего-то нового, а появления в памяти забытого. Когда мы читаем прекрасное стихотворение, нам приходит в голову, что мы сами могли написать его, что стихотворение существовало в нас раньше.

Раз уж речь зашла о поэзии, мы просто обязаны снова обратиться к нашему главному герою - Хайдеггеру. Мало кто из философов придавал такое значение поэзии и уделял ей столько внимания. Почему? Да в общем-то по той же причине, по которой Хайдеггер говорит обо всём:

Сущность Бытия никогда не может быть определена окончательно. Самое большее, что мы можем сделать, - это попытаться мыслить вместе с поэтом, который, услышав сказанное безмолвным изречением языка, может создать из этого поэзию, пробуждающую обновленное переживание истины Бытия.

Вспомните комментарий 4. Речь в нём шла о безмолвном высказывании мира. Очевидно, для Хайдеггера поэт - это в первую очередь переводчик бессловесного языка, которым говорит с нами мир, на язык слов, являющихся нашими проводниками в истинное Бытие**.

Хайдеггер считал поэзию глубочайшим откровением именно потому, что она раскрывает бытие существ и, следовательно, поэзия более реальна, чем сама реальность!*** Поэзия раскрывает сущность простых вещей, которые мы обычно не замечаем (а мы помним, что для Хайдеггера нет ничего важней, чем проникнуть в истинную сущность (бытие) обычных вещей).

"Язык поэзии открывает то, что есть, так как оно есть", - пишет Хайдеггер в своём стиле. Поэзия несёт в себе энергию, присущую языку. Язык, обретающий просветляющую силу, позволяет нам впервые увидеть мир - вот, что Хайдеггер считает истинной поэзией.

Любимый (нет, правильное слово - обожаемый) Хайдеггером немецкий поэт Гёльдерлин**** писал: "поэтично человек обитает на этой земле". Хайдеггер объясняет, что "поэтично жить на земле" - значит находиться в присутствии скрытых богов, что приближает нас к сущности вещей. Поэт ловит знаки богов и передаёт их людям. Поэт послан в пространство между людьми и богами.

"Бог - безупречный поэт", - писал английский поэт Роберт Браунинг. Теперь мы видим, что неслучайно.

7

На самом деле это стихотворение Борхеса "Шахматы" в довольно-таки удивительном переводе Вадима Алексеева: "наперво-сперваво", "светолот", "скрываво"... Для полноты приведём вторую часть этого стихотворения:

Царь слаб, нагл офицер, зело кровава
Царица, зато пешка – полиглот.
На чёрно-белом поле кашалот
Разинул пасть и крокодил зеваво.
Не ведают, что наперво-сперваво
Просчитаны ходы тех, чей оплот –
Коварство. Есть алмазный светолот,
Высвечивающий то что скрываво.
Только не ты ли Игрока другого
Орудие? Омара дорогого
Здесь вспомянём, его сравненье – мы
Для Бога то же, что для нас фигуры
На шахматной доске. Не балагуры
Над партией сидят до самой тьмы!

* См. комментарий 7 Главы 7:

там проходила та же дискуссия, только по поводу математики: придумывают математику или открывают?

** В книге "Отсутствующая структура. Введение в семиологию" Умберто Эко повторяет ту же мысль:

(см. продолжение сноски)

*** Потрясающе как Борхес практически дословно говорит о том же в своей лекции "Поэзия":

(см. продолжение сноски)

**** Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин - немецкий поэт и философ-неоплатоник XVIII-XIX веков.

(см. продолжение сноски)

** (продолжение сноски)

Язык никогда не будет тем, что мы мыслим, но тем, в ЧЁМ свершается мысль. Следовательно, говорить о языке не значит вырабатывать объясняющие структуры или прилагать правила речи к каким-то конкретным культурным ситуациям. Это значит давать выход всей его коннотативной мощи, превращая язык в акт творчества с тем, чтобы в этом говорении можно было расслышать зов бытия. Слово не есть знак. В нем раскрывается само бытие. Такая онтология языка умерщвляет всякую семиотику. Место семиотики занимает единственно возможная наука о языке — поэзия, écriture.

*** (продолжение сноски)

Принято считать, что проза ближе к реальности, чем поэзия. Мне думается, это заблуждение. Существует высказывание, приписываемое новеллисту Орасио Кироге, из которого следует, что если свежий ветер дует на рассвете, то так и следует писать: "Свежий ветер дует на рассвете". Думается, Кирога, если он это сказал, забыл, что такое построение столь же далеко от действительности, как свежий ветер, дующий на рассвете. Что мы ощущаем? Мы чувствуем движение воздуха, именуемое ветром; знаем, что этот ветер начинает дуть в определенное время, на рассвете. И из этого мы строим нечто, не уступающее по сложности стихотворению Гонгоры или фразе Джойса [...]

Возьмем известную строчку Кардуччи: "Молчание зеленое полей". Можно подумать, что произошла ошибка и Кардуччи поставил эпитет не на то место; следовало бы написать: "Молчание полей зеленых". Он схитрил или, следуя правилам риторики, переставил слова и написал о зеленом молчании полей.

Обратимся к впечатлениям от реальности. Каковы они? Мы ощущаем множество вещей сразу (слово «вещь», пожалуй, тяжеловато). Мы ощущаем поле, огромное пространство, чувствуем зелень и тишину. И то, что существует слово для обозначения молчания, — явление эстетическое. Поскольку молчание относится к действующим объектам, молчит человек или молчит поле. Назвать «молчанием» отсутствие шума в поле — это эстетическое построение, и в свое время оно, безусловно, было дерзостью. Фраза Кардуччи — "молчание зеленое полей" — в той же мере далека от действительности или близка к ней, что и "молчание полей зеленых".

Неизвестно, знал ли Борхес об отношении Хайдеггера к поэзии. Вполне возможно, что оба они пришли к такому выводу независимо друг от друга. Правда, если у Борхеса поэзия ближе к реальности, чем проза, то у Хайдеггера поэзия более реальна, чем сама реальность.

**** (продолжение сноски)

Гёльдерлину посвящена работа Хайдеггера "Гёльдерлин и сущность поэзии". В её начале Хайдеггер сам задаёт себе вопрос:

Почему для того, чтобы показать сущность поэзии, выбрано творчество Гёльдерлина ? Отчего не Гомера или Софокла, не Вергилия или Данте, не Шекспира или Гёте? Ведь в творениях этих поэтов тоже воплотилась сущность поэзии — и даже богаче, чем в рано и резко оборвавшемся творчестве Гёльдерлина.

И отвечает на него так:

Гёльдерлин выбран не потому, что его творчество как творчество одного из многих воплощает всеобщую сущность поэзии, но единственно потому, что поэзией Гёльдерлина движет специальное поэтическое предназначение — опоэтизировать сущность поэзии. Гёльдерлин является для нас в некотором отличительном смысле поэтом поэтов.

В доказательство своего тезиса Хайдеггер приводит и подробно разбирает пять цитат Гёльдерлина. Мы здесь этого делать не будем и ограничимся только одним примером: "И потому опаснейшее благо — язык дан человеку... чтоб показал он, что он есть такое..."

8

9

8

Как это ни удивительно, но Шалтай-Болтай прав. Возможно, он ошибся в числах, но это стихотворение действительно уже было в одной из книг Вавилонской Библиотеки, когда Борхес (или Кламсидайл) его написал. От этой мысли становится немного не по себе; утешает только, что никакая машина Раймунда Луллия никогда (в конечном, человеческом смысле этого слова) не нашла бы этого стихотворения.
Мы обещали вернуться к Борхесу и его "Логической машине Раймунда Луллия":

Мои читатели, вероятно, помнят, что Свифт в третьей части "Путешествий Гулливера" потешается над логической машиной. Он предлагает и описывает другую машину, более сложную, в действии которой человек участвует гораздо меньше. Машина эта - сообщает капитан Гулливер - представляет собой деревянный станок, поверхность коего состоит из кубиков величиною с игральную кость, скрепленных между собою тонкими проволочками. На шести гранях каждого кубика написаны слова. По краям станка - со всех четырех сторон - железные рукоятки. Когда их вертишь, кубики поворачиваются. При каждом повороте сверху оказываются другие слова и в другом порядке. Затем их внимательно прочитывают, и если два или три слова складываются в фразу или часть фразы, студенты записывают ее в тетрадь. "Профессор, - холодно добавляет Гулливер, - показал мне множество томов ин-фолио, заполненных отрывочными речениями: он намеревался этот драгоценный материал упорядочить, дабы предложить миру энциклопедическую систему всех искусств и наук".

Тем не менее, Борхес находит даже некое практическое применение сей нелепой машине. Раз уж речь у нас в этой главе идёт о поэзии, уместно будет процитировать и этот отрывок:

Как инструмент философского исследования логическая машина - нелепость. Однако она не была бы нелепостью как инструмент литературного и поэтического творчества. (Фриц Маутнер в "Warterbuch der Philosophiae" - том первый, страница 284 - остроумно замечает, что словарь рифм - это некий вид логической машины.) Поэт, которому требуется эпитет для "тигра", действует совершенно так же, как эта машина. Он перебирает эпитеты, пока не найдет достаточно эффектный. "Черный тигр" сгодится для тигра в ночи; "красный тигр" - из-за ассоциации с кровью - для всех тигров.

9

О языке Тлёна читайте в комментарии 10.

10

11

10

Язык — эстетическое явление.
Борхес, "Семь вечеров. Поэзия"

В этом комментарии мы с вами проведём небольшой эксперимент. Материала много, а комментарий один; поэтому давайте разобъём его на главы, как будто это отдельная маленькая книга.

Предисловие

Здесь мы будем говорить об "интегрированных поэтических объектах" - этом удивительном изобретении Борхеса. Ну и не только о них, конечно. Цель нашей импровизированной "книги" дать примеры информации, сконцентрированной в языке. По возможности, такая информация должна обладать эстетическими свойствами - тогда она приближается к поэзии (см. комментарий 6). Как выразить многое в малом? Конечно же, поэтическое слово с его сконцентрированной семантической энергией и эмоциональным воздействием лучше всего подходит на эту роль.
Далее мы увидим примеры "скомпрессованных" поэтических и прозаических текстов на самых разных языках - естественных, искусственных, фантазийных - и даже языках программирования.

Глава 1. Язык Тлёна

Много лет назад автор этих правдивых строк проводил около-литературный конкурс среди совершенно бесстрашных людей. Одно из заданий этого конкурса приводится здесь целиком:

В рассказе "Тлён, Укбар, Orbis tertius" Борхес так описывает один из языков Тлёна:

В языках северного полушария [Тлёна] ... cуществительное образуется путем накопления прилагательных. Не говорят "луна", но "воздушное-светлое на темном-круглом" или "нежном-оранжевом" вместо "неба" или берут любое другое сочетание. В избранном нами примере сочетания прилагательных соответствуют реальному объекту -- но это совершенно не обязательно. В литературе данного полушария (как в реальности Мейнонга) царят предметы идеальные, возникающие и исчезающие в единый миг по требованию поэтического замысла. Иногда их определяет только одновременность. Есть предметы, состоящие из двух качеств - видимого и слышимого: цвет восхода и отдаленный крик птицы. Есть состоящие из многих: солнце и вода против груди пловца; смутное розовое свечение за закрытыми веками, ощущения человека, отдающегося течению реки или объятиям сна. Эти объекты второй степени могут сочетаться с другими; с помощью некоторых аббревиатур весь процесс практически может быть бесконечен. Существуют знаменитые поэмы из одного огромнейшего слова. В этом слове интегрирован созданный автором 'поэтический объект'.

Переведите следующий афоризм Козьмы Пруткова на язык северного полушария Тлёна:

Жизнь нашу можно удобно сравнивать со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своем движении мелью и разбиваемый о подводный камень. - Нужно ли упоминать, что сей утлый челн на рынке скоропреходящего времени есть не кто иной, как сам человек ?

Ваш перевод должен соответствовать описанию языка Тлёна - то есть, в нём должен быть интегрирован созданный вами поэтический объект. А кроме всего прочего перевод должен ещё и передавать дух оригинала (пафосный, ложно-значительный, претенциозный и юмористический одновременно).

Следующий "перевод" сделан человеком под псевдонимом Кронос. К сожалению, за давностью лет не представляется возможным определить его или её настоящее имя, и автор заранее приносит свои извинения. Этот перевод занял первое место среди почти пятидесяти присланных; он, несомненно, является шедевром. Приведённое выше неуклюжее слово "Шархретипарстия" - жалкое подражание этому непревзойдённому поэтическому объекту, который и послужил его прототипом.

Кронос

ПЕРЕВОД

бухтыкая

СЛОВАРЬ

бухтыкая - прилагательное, образованное из 4-х междометий - бухт, ухты, тык, ая,

где:

бухт! - мокррякучее*, на котором вертлявое водоверхнеползучее тиховолнокачиваемое, толипопадучее** на неудачное подводное акцидентструктивное***

ухты! - всякое разное проистекаемое с нами

оба вместе:

бухты! - буквально проистекаемое и идеоматически проистекаемое

тык! - сравудобное****

ая! - "ай, это же я!" - очеразвеневидное, что сие водоверхнеползучее по скоропреходящему и есть прямоходящее ленивое

оба вместе:

тыкая! - на нетленский можно перевести как [легкость сравнения двух предыдущих понятий, пришедших на ум, приводящая к ощущению "ай, это же я"]

Для облегчения восприятия повторим всю исходную мысль развернуто:

Всякое разное проистекаемое - сравудобное с мокррокучим, на котором вертлявое водоверхнеползучее тиховолнокачиваемое, толипопадучее на неудачное подводное акцидентструктивное. Очеразвеневидное, что сие водоверхнеползучее по скоропреходящему и есть прямоходящее ленивое.

_____

* мокррякучее - мокрое длинное своенравное

** толипопадучее - то ли попадучее, то ли нет

*** акцидентструктивное - случайное разрушающее

**** сравудобное - удобоуподобляемое

Остальные термины интуитивно понятны.

Глава 2. Язык Теда Чана

Тед Чан - один из лучших современных фантастов. Его рассказы часто затрагивают темы лингвистики и языка. В рассказе "Понимай" (Understand) главный герой после травмы мозга получает экспериментальное лечение, которое постепенно превращает его в совершенно невообразимого гения*.
Этот гений создаёт язык, которым бы гордился Борхес:

Я создаю новый язык. В обычных языках я ограничен рамками, и они не дают мне двигаться дальше. Им не хватает силы для выражения нужных мне концепций, и даже в своей родной области они неточны и неуклюжи. Еле-еле они годятся для речи, что уж там говорить о мысли.

Существующая лингвистическая теория бесполезна: мне придется переоценить заново основы логики, чтобы определить подходящие атомарные компоненты для моего языка. Этот язык будет поддерживать диалект, обладающий выразительной способностью всей математики, так что любое написанное мною уравнение будет иметь лингвистический эквивалент. Но математика станет всего лишь малой частью этого языка, а не целым: я в отличие от Лейбница осознаю пределы символической логики**. Другие диалекты будут предназначены для моих обозначений в эстетике и теории познания. Проект займет немало времени, но конечный результат невероятно прояснит мои мысли. Когда я переведу на этот язык все, что знаю, картины, которые я ищу, проявятся сами собой.

Мой язык обретает форму. Он предназначен для гештальта — гештальт он представляет весьма удобно для мысли, но бесполезно для речи или письма. Его не переписать в виде линейно расположенных слов, разве что в виде огромной идеограммы, которую надо воспринимать как целое. Такая идеограмма может яснее картинки передать то, что не скажет тысяча слов. Изощренность каждой идеограммы была бы соизмерима с объемом содержащейся информации. Я развлекаюсь мыслью о колоссальной идеограмме, передающей всю вселенную.***

Печатная страница для такого языка слишком неуклюжа и статична — единственным пригодным средством была бы голограмма, воспроизводящая графический образ, меняющийся во времени. Говорить на этом языке в принципе невозможно, учитывая ограниченную полосу частот человеческой гортани.

Глава 3. Поэзия минимализма

Ни один разговор о поэзии минимализма не может пройти мимо японских хайку (или хокку). Но о них на этих страницах сказано было уже очень много: в комментарии 10 Главы 2 и в комментарии 1 Главы 7. И тем не менее было бы непростительно обойти стороной одно из лучших не японских хайку в истории. Это одно из самых знаменитых и наиболее обсуждавшихся хайку, когда-либо написанных на английском языке. Его автор - американский поэт Николас Вирджилио. Это стихотворение считается его высшим достижением, оно даже написано как эпитафия на его могиле. Хайку заняло первое место на American Haiku and Japan Air Lines Haiku Contest в 1963 году (из 41,000 представленных кандидатов) и было напечатано во множестве газет и журналов по всему свету. В конце концов оно привлекло внимание Императора Японии, который выразил по его поводу своё восхищение:

lily:
out of the water...
out of itself****.

Американский поэт хайку Cor Van den Heuvel пошёл в этом искусстве дальше всех: он написал хайку, состоящее из одного слова! Вот оно:

tundra

Радует то, что в переводе это хайку не нуждается. Вот что он писал по этому поводу:

Изучая хайку, я пришёл к выводу, что самые лучшие из них - это те, которые вводят меня в "состояние хайку" без того, чтобы привлекать внимание к тексту. Когда я впервые прочитал определение Алана Уотса***** "хайку - это поэма без слов", я подумал, что это из-за того, что в хайку так мало слов, но теперь я уверен, что определение гораздо глубже: хайку для читателя лишено слов, потому что эти несколько слов просто невидимы. Мы, читатели, смотрим сквозь них. Ничто не отделяет нас от "состояния хайку".

Представляется почти очевидным, что Cor Van den Heuvel написал свою "тундру" под влиянием рассказа Борхеса "Ундр". Как водится, это пересказ рукописи некоего Адама Бременского, родившегося в одиннадцатом веке, якобы обнаруженного неким Лаппенбергом в одной из рукописей оксфордской библиотеки - но не в том суть. Это обычный орнамент Борхеса (и тут ещё пропущено множество подробностей). Адам Бременский в свою очередь пересказывает свой разговор с с исландцем Ульфом Сигурдарсоном - скальдом. Разговор идёт о племени урны:

– Я – скальд; едва я узнал, что поэзию урнов составляет одно-единственное слово, как тут же отправился в путь, ведущий к ней и к ее землям.

Далее герой в поисках Слова претерпевает великое множество самых разных приключений, сражений, плена и других препятствий на своём многолетнем пути.

Чего только не было со мной за это время, но вся эта круговерть казалась лишь долгим сном. Главным же было Слово. Порой я в нем разуверивался. Я убеждал себя, что неразумно отказываться от прекрасной игры прекрасными словами ради поисков одного-единственного, истинность которого недоказуема.

В конечном итоге скальд узнаёт - или мы думаем, что узнаёт - Слово от певца земли урнов:

И он произнес слово «ундр», что означает «чудо».

Меня захватило пение умирающего, в песне которого и в звуках арфы мне чудились мои невзгоды, рабыня, одарившая меня первой любовью, люди, которых я убил, студеные рассветы, заря над рекой, галеры. Взяв арфу, я пропел совсем другое слово.
– Хорошо, – сказал хозяин, и я придвинулся, чтобы лучше его слышать. – Ты меня понял.

Мы так никогда и не узнаем, какое слово составляло всю поэзию урнов (и это слово не "ундр"). Утешает только то, что и сам Борхес не знал этого слова.

Однако, перефразируя Вуди Аллена, "We are due back on planet earth".

Неожиданно Валерий Брюсов даёт нам пищу для размышлений своим моностихом:

О закрой свои бледные ноги******(6)

Поэт и философ Эли Сигель в 1925 году написал философское стихотворение под названием "Один вопрос". Это стихотворение, без сомнения, можно было бы поместить в качестве эпиграфа к этой книге. Более радикальная мысль состоит в том, чтобы полностью заменить этим стихотворением всю книгу:

I—
Why?

Если вы думаете, что это предел, то ошибаетесь. Чемпионом по краткости, несомненно, является американский поэт-минималист Арам Сароян. Его самое знаменитое стихотворение выглядит так*******(7):

Объясняя это стихотворение, Сароян ссылается на Маршалла Маклюэна********(8):

Почему только одно слово - да еще слово с ошибкой? Позвольте мне обратиться к Маклюэну, который писал, что эра телевидения и электро-коммуникаций имеет три основных характеристики: 1) Мгновенность 2) Одновременность 3) Множественность [...] Cтихотворение из одного слова - это, по-своему, структура, которая воплощает в себе все основные характеристики Маклюэна и, следовательно, отражает уникальную реальность того времени, в котором оно было написано.

Ещё одно стихотворение Сарояна состоит из одной "буквы":

Эта буква даже внесена в книгу рекордов Гиннеса как самое короткое стихотворение в мире*********(9).

Глава 4. Естественные языки

"Язык — эстетическое явление" - говорит Борхес в своей лекции о поэзии:

Думаю, в этом нет сомнения, а одним из доказательств служит то, что при изучении языка, когда мы рассматриваем слова вблизи, то видим, красивы они или нет. Мы как бы приближаем к слову увеличительное стекло, раздумываем, красиво ли оно, безобразно или тяжеловесно.

Приблизим увеличительное стекло к слову Nakakapagpabagabag, что означает "тревожный" на тагалоге. Оно прекрасно. Его мог бы придумать Джойс, но он додумался только до bababadalghara-ghtakamminarron-nkonnbronnto-nnerronntuo-nnthunntrovarr-hounawnsk-awntoohooho-ordenenthurnuk**********(10).

Но если уж была заявлена тема компактности, следует заняться именно этим. Какой человеческий язык способен передать мысль с помощью наименьшего количества знаков?
Пальму первенства, по всей видимости, следует отдать диалекту китайского под названием Хакка. Сайт Omniglot приводит перевод сказания о Вавилонской башне на практически все языки мира. Посмотрим на следующее предложение:

И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести.

На языке Хакка оно будет выглядеть примерно так:

汝對佢、佢對汝話、好來、等吾等愛打磚當石、用地油當灰泥

А что нам скажет язык оригинала?

וַיֹּאמְרוּ אִישׁ אֶל-רֵעֵהוּ, הָבָה נִלְבְּנָה לְבֵנִים, וְנִשְׂרְפָה, לִשְׂרֵפָה; וַתְּהִי לָהֶם הַלְּבֵנָה, לְאָבֶן, וְהַחֵמָר, הָיָה לָהֶם לַחֹמֶר.

Короче русского за счёт отсутствия гласных (точки и чёрточки под буквами - огласовки - как раз и обозначают гласные звуки).
Арабский за счёт той же системы выглядит похоже и к тому же невероятно красиво:

فَقَالَ بَعْضُهُمْ لِبَعْضٍ: «هَيَّا نَصْنَعُ طُوباً مَشْوِيّاً أَحْسَنَ شَيٍّ». فَاسْتَبْدَلُوا الْحِجَارَةَ بِالطُّوبِ، وَالطِّينَ بِالزِّفْتِ.

И если уж мы пустились во все тяжкие (хоть никто и не просил), вот вам англо-саксонский футарк, алфавит рун:

ᚦᚪ᛬ᛢᚫᛞᚩᚾ᛬ᚻᛁᛖ᛬ᚻᛁᛗ᛬ᛒᛖᛏᚹᛖᚩᚾᚢᛗ᛬ᚢᛏᚩᚾ᛬ᚹᚣᚱᚳᛠᚾ᛬ᚢᛋ᛬ᛏᛁᚷᛖᛚᚪᚾ᛬ᚩᚾᛞ᛬ᚫᛚᚪᚾ᛬ᚻᛁᛖ᛬ᚩᚾ᛬ᚠᚣᚱᚫ᛬ᚹᛁᛏᚩᛞᛚᛁᚳᚫ᛬ᚻᛁᛖ᛬
ᚻᚫᚠᛞᚩᚾ᛬ᛏᛁᚷᛖᛚᚪᚾ᛬ᚠᚩᚱ᛬ᛥᚪᚾ᛬ᚩᚾᛞ᛬ᛏᚣᚱᚹᚪᚾ᛬ᚠᚩᚱ᛬ᚹᛠᛚ᛬ᛚᛁᛗ᛬

И тибетский язык для полноты картины:

ཡང་ཁོ་ཚོས་གཅིག་གིས་གཅིག་ལ་“ད་ང་ཚོས་ས་ཕག་བཟོས་ནས་མེ་ལ་ནན་གྱིས་སྲེག་དགོས་”ཞེས་ཟེར་། དེ་ལྟར་བྱས་ནས་དེ་རྣམས་ཀྱིས་རྡོའི་ཚབ་ལ་ས་ཕག་དང་། ཨར་འདམ་ཀྱི་ཚབ་ལ་སྣུམ་ནག་བེད་སྤྱོད་བྱས་།

Однако, пришло время давать и анти-приз. Самым избыточным языком в мире будем считать (неофициально) язык Ашенинка***********(11) :

Ari ikantawakahaeyakani atziripaenni: “Jame owetsikaeyeni kepatsipatha atayimaetyaawo.” Arira retanteetanakawo rotantoteetawo kepatsipatha, tee apatziro rotantoteetawo mapi. Retanteetanakawo eejatzi otsirekanteetawo tsirepathari, tee apatziro rahaetziro otsirekanteetari paerani.

И если уж речь зашла о языке как эстетическом явлении (будем включать письменность в понятие языка), ничто, пожалуй, не сравнится с письменностью майя************(12) :

Читать эту надпись из Храма I (она сделана в память о важной победе великого короля Тикаля над неким Каном) - всё равно что разбирать шахматную партию:

A1-B1: 28 февраля 695 года
A3-B3: 5 августа 695 года
A4-B4: его праща и щит были сбиты (врагом)
A5: Yich'aak K'ak - Огненный Коготь (имя)
B5: k'uhul Kan ajaw - священный правитель Кан

Глава 5. Искусственные языки

Легко предположить, что создателям искусственных языков есть где развернуться на почве компрессии смыслов в созданные ими конструкции.

Поэтому без дальнейших разглагольствований ошарашим читателя переводом первого предложения "Анны Карениной"

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

на язык Ithkuil. Этот язык - поистине монстр среди сконструированных языков. Его автор - Джон Кихада - потратил 25 лет на создание своего языка - и по всей видимости - не зря. Кихада поставил своей целью достичь наивысшего уровня логичности и эффективности в передаче мыслей так, чтобы в предложениях практически не было никакой двусмысленности*************(13) .

Итак, перевод:

Это не шутка. Автор языка сделал подробнейший разбор этого перевода, и желающие могут с ним ознакомиться. Кихада пишет:

У меня возникла идея, что можно попробовать достичь кажущейся недостижимой цели создания языка, который мог бы передавать гораздо больше информации, чем любой из естественных языков, будучи при этом гораздо более компактным, чем они.

Кажется, ему это удалось.

Можно ли удивить читателя ещё чем-нибудь после Ithkuil? Попробуем.

Idrani - искусственный язык, созданный Трентом Персоном, над которым он работает с 1981 года. За это время Персон создал 47 (сорок семь!) различных способов записи (скриптов) своего языка.

Алфавит Neototem создан на основе индейских тотемов (отсюда и название).

Графемы этого алфавита собраны в слоговые "лица", в которых гласная часть слога отвечает за рот, а согласная - за глаза. Слоги собираются в вертикальные слова, подобно тотемам.

На рисунке начало главы 24 "Книги Притчей Соломоновых":

Не ревнуй злым людям и не желай быть с ними,

потому что о насилии помышляет сердце их, и о злом говорят уста их.

Мудростью устрояется дом и разумом утверждается,

и с уменьем внутренности его наполняются всяким драгоценным и прекрасным имуществом.

Но самое красивое письмо Idrani - это, конечно, Ksatlai Script. Вы не поверите, но здесь написана та же самая цитата:

Сильвия Сотомайор разрабатывает язык под названием Kēlen. Задача, которую она поставила перед собой удивительна: создать язык, в котором бы нарушались лингвистические универсалии**************(14). Например, в языке Kēlen вообще нет глаголов (что, конечно же, является универсалией всех человеческих языков). Это язык существительных и частиц. "Kēlen стал моей лабораторией для исследования границ между человеческим и нечеловеческим языками", пишет Сотомайор.

Ну и, конечно, мы не может обойти вниманием церемониальный алфавит Kēlen. Он состоит из 21 буквы. Процесс написания слов здесь похож на вязание или вышивание крестиком. Результат впечатляет:

Глава 6. Языки программирования

В те благословенные времена, когда автор этой книги был ещё не столь многословен, он написал программу из одной строчки, реализующую игру Джона Конвея "Жизнь". Этой игре было посвящено много места в комментарии 8 Главы 4. Программа написана на самом, пожалуй, удивительном языке программирования под самым заурядным названием APL, что расшифровывается как A Programming Language (то есть, буквально "Язык программирования"):

Здесь M - это начальная матрица, задающая конфигурацию Жизни из нулей и единиц, а N - число поколений, которые нужно распечатать.

На APL это возможно потому, что язык использует огромное количество разнообразных, экзотических, не встречающихся на клавиатуре ни одного из существующих в наше время компьютеров, символов:

В самом начале 60-х профессор Гарвардского университета Кеннет Айверсон разработал математическую нотацию с целью облегчить преподавание прикладной математики. Нотация оказалась настолько эффективной, что Айверсон почувствовал возможность применить её как интерактивную систему для математических вычислений. А отсюда уже был один шаг до создания языка программирования на основе созданной нотации. Айверсон выпустил книгу под названием "A Programming Language", которая и дала имя будущему языку - APL. Так, по иронии судьбы, один из самых непохожих на "нормальные" языки программирования, APL носит гордое название - "язык программирования".

Если вы перечитаете сноску ******(6) к комментарию 3, то можете заметить интересную аналогию. Борхес в своей лекции "Каббала" пишет, что разница между священным текстом и обычной книгой заключается в различных подходах к рассмотрению текста. Если какой-либо филолог, пишет Борхес, начнёт подсчитывать количество букв и слов в "Дон Кихоте" его сочтут сумасшедшим, но священные тексты рассматриваются именно таким образом. В той же мере мы не придаём большого значения ключевым словам какого-либо языка программирования: например, в языке С можно с помощью препроцессора заменить все открывающие фигурные скобки на слово begin, а закрывающие на end, и смысл программы от этого не изменится. Кроме того, в С и подобных ему языках мы можем произвольно разбивать текст на строчки и вставлять лишние пробелы и табуляцию (ничто, кроме стиля, при этом не пострадает). В APL же, учитывая плотность информации на символ программы и тот факт, что множество программ APL занимают всего одну строчку, мы волей-неволей должны относиться к тексту программы, как к "священному писанию": каждый символ выполняет уникальную задачу на своём, единственно правильном месте.

Послесловие

В этой "книге" мы познакомились с несколькими примерами "сконцентрированной информации" - во всех смыслах слова "информация". Наверное, правильней будет использовать слово "смысл". Какое количество смысла можно уместить в определённый набор данных? Какова будет сложность таких данных? И что вообще такое сложность?

Об этом читайте в следующем комментарии 11.

11

В сноске **** комментария 2 мы ввели понятие колмогоровской сложности. Пришло время дать ей определение.
Сложность Колмогорова или Колмогорова-Хайтина, известная также как описательная сложность или алгоритмическая сложность, даёт ответ на вопрос: насколько просто (или сложно) описать некоторый данный текст ("текст" в широком смысле, конечно).
Например, строку "00000000000..." описать крайне легко: "бесконечный ряд нулей", а строку "дхцмрлчдй" описать можно, только полностью повторив её: "дхцмрлчдй".

Если вы вернётесь к комментарию 2, то увидите, что все книги Вавилонской Библиотеки описать очень легко - достаточно запустить несколько модифицированную программу, приведённую в этом комментарии. Вся эта программа займёт несколько сотен символов. А вот описать "Войну и мир" можно только с помощью нескольких миллионов символов, то есть, переписав её полностью. (Да, можно применить к тексту алгоритм компрессии, но это всё равно только уменьшит его в несколько раз).

Это, собственно, и есть определение колмогоровской сложности: сложность текста определяется длиной самой короткой компьютерной программы, способной её описать. Под программой в данном случае обычно понимают описание машины Тьюринга, которой было посвящено немало места в комментарии 3 Главы 5. Но на самом деле конкретный язык программирования не имеет никакого значения: это просто декорация для алгоритма, способного воспроизвести данный текст.

Сложность Колмогорова - понятие крайне полезное и интуитивно понятное, но есть с ней одна проблема. Теорема Хайтина говорит о том, что колмогоровскую сложность строки невозможно вычислить***************(15). Этот невинный на первый взгляд факт после некоторого размышления приводит нас к печальному и неизбежному результату: ни один компьютер (его мощность не имеет никакого значения) не в состоянии найти самую лучшую закономерность, заключённую в некотором данном тексте.

Для того, чтобы попробовать интуитивно понять эту теорему, можно взять пример из жизни. Ну, то есть, из Жизни (см. сноску * комментария 8 Главы 4 и Главу "Языки программирования" комментария 10 выше).

Эта начальная конфигурация Жизни называется R-pentomino:

Если запустить игру с этой начальной конфигурацией, через 1103 поколений на экране возникнет следующая картина:

Представьте теперь, что нам (или компьютеру) дали эту картинку (возможно, представленную в виде нулей и единиц) и попросили написать самую короткую программу, которая бы вычисляла этот "текст". Если бы наш компьютер был всемогущ, а теорема Хайтина неверна, то возможно самым коротким описанием этой картинки было бы следующее:

1) Возьмите R-pentomino.
2) Запустите на нём программу игры Жизнь (ну хотя бы эту самую, на языке APL из комментария 10). Естественно, сама программа тоже является частью описания.
3) Ждите 1103 поколений.

Довольно понятно, что никакой человек (и вряд ли компьютер) не сможет найти такое описание - закономерность - просто изучая данную картинку.

Теорема о невычислимости колмогоровской сложности на самом деле имеет мощнейшую философскую подоплёку. Поиск закономерностей и паттернов в мире - одно из основных занятий человечества. Принимаясь за любое исследование, мы никогда не знаем к чему придём. В одном мы можем быть уверены: найти самый "правильный" паттерн поведения мира нам никогда не удастся. Нозон Янофски в статье "Колмогоровская сложность и наш поиск смысла" пишет по этому поводу:

Эта теорема, проще говоря, демонстрирует, что в принципе невозможно узнать, является ли объяснение закономерности наиболее глубоким или интересным из всех объяснений. Точно так же, как в жизни, поиск смысла в математике ничем не ограничен. [...]

Мы презираем чувство полной случайности и идею, что мы просто следуем хаотичным, незамысловатым законам физики. Мы хотим знать, нет ли в окружающем мире какого-то смысла, цели, значимости. Нам нужна волшебная история жизни, и мы рассказываем себе истории.
Иногда эти истории просто ложны. Иногда мы обманываем себя и окружающих. А иногда мы правильно определяем закономерности. Но даже когда история правдива, она не обязательно будет наилучшей. Мы никогда не будем уверены, что в глубине не лежит ещё более базовая и точная история. Старея и впадая в тоску, мы приобретаем определённые идеи по поводу Вселенной, недоступные нам раньше. Мы находим улучшенные закономерности. Возможно, мы начинаем видеть вещи яснее. Или нет. Мы никогда не узнаем. Но мы знаем, что поиски гарантированно не закончатся.

Ну, или как сказал один из отцов квантовой механики Эрвин Шрёдингер - "чудо, что, несмотря на поразительную сложность мира, мы можем обнаруживать в его явлениях определённые закономерности".

* В этом смысле идея рассказа близка великолепному "Цветы для Элджернона" Дэниела Киза.

** О пределах формальных систем читайте Главу 6 (целиком).

*** Без всякого сомнения Тед Чан находится здесь под влиянием Борхеса.
В качестве примера такой вселенской идеограммы см. рассказ "Алеф" (комментарий 2, Глава 2).

**** Приведём несколько попыток русского перевода этого великого метафизического стихотворения.

(см. продолжение сноски)

***** Алан Уотс - британский философ и просветитель, главный западный популяризатор восточной философии. Процитируем Википедию, уж слишком хорошо написано:
Написал более 25 книг и множество статей, затрагивающих темы самоидентификации, истинной природы реальности, высшего осознания, смысла жизни, концепций и изображений Бога и нематериального стремления к счастью.

******(6) Сам Брюсов объяснял это так:

(см. продолжение сноски)

*******(7) "У совершенного стихотворения бесконечно малый словарный запас", писал американский поэт Джек Спайсер в письме Федерико Гарсиа Лорке (которого уже не было на свете лет двадцать).

(см. продолжение сноски)

********(8) Маршалл Маклюэн - канадский философ медиа и культуролог, исследователь влияния средств коммуникаций на человека и общество. Автор знаменитого афоризма "the medium is the message" ("средство коммуникации и есть сообщение").

Пол Стевенс в книге "absence of clutter: minimal writing as art and literature" пишет:

(см. продолжение сноски)

*********(9) Хочется ещё упомянуть замечательное сарояновское

not a
cricket

ticks a
clock

**********(10) Этого монстра из "Поминок по Финнегану" Джойса можно на самом деле расшифровать.
Слово содержит части слов, обозначающих "гром" на разных языках:хинди: gargarahat, karak; японский: kaminari; финский: ukkonen; греческий: bronté (βροντή); французский: tonnerre; итальянский: tuono; португальский: trovão; шведский: åska; датский: torden; ирландский: tórnach.

***********(11) Ашенинка - язык одного из народов Перу. На нём говорит около 50 000 человек.

************(12) Рисунок и расшифровка из книги "Reading the Maya Glyphs", Michael D. Coe

*************(13) Что-то подобное нам уже встречалось. Помните Ложбан? Сноска ** комментария 1. Но Ложбан не идёт ни в какое сравнение по сложности с Ithkuil.

Небольшое замечание. По-русски название языка транскрибируют как Ифкуиль. Но автору категорически не нравится использование буквы "ф" вместо "th", поэтому название Ithkuil везде будет писаться латиницей.

(см. продолжение сноски)

**************(14) Языковые или лингвистические универсалии - свойства, присущие большинству естественных языков.

Универсалии могут быть определены на всех уровнях языка: фонологии (например, у всех языков есть гласные и согласные звуки), морфологии, синтаксиса и семантики.

***************(15) Грегори Хайтин доказал следующее:

любая формальная система F ограничена в своей способности определять сложность произвольно заданной двоичной строки.
(Как вы помните, описанию формальных систем был посвящён комментарий 3 Главы 6).

(см. продолжение сноски)

**** (продолжение сноски)

Здесь повторяется та же история, что и в Главе 1 этого комментария. Переводчики известны только под псевдонимами:

Лилия растёт:
Наружу,
Наизнанку.

(перевод Азами)

лилия:
извлечена из вод...
изведена.

(перевод Хинагику)

Лилия:
разомкнув воду,
размыкая себя...

(перевод Васуренагуса)

****** (6) (продолжение сноски)

Если вам нравится какая-нибудь стихотворная пьеса, и я спрошу вас: что особенно вас в ней поразило? — вы мне назовёте какой-нибудь один стих. Не ясно ли отсюда, что идеалом для поэта должен быть такой один стих, который сказал бы душе читателя всё то, что хотел сказать ему поэт?

Моностих известен ещё с античности. Вот пример из Сафо:

Мне не кажется трудным до неба дотронуться.

(Пер. В.Вересаева)

Борхес не был бы Борхесом, если бы и здесь не вставил своё слово. Его рассказ о моностихе "Зеркало и маска" начинается с того, что Великий Король Ирландии обращается к Поэту и велит ему восславить свою победу над норвежцами. На что поэт отвечает прекрасное:

Я оллам. Двенадцать зим я изучал искусство метрики. Я знаю на память триста шестьдесят сюжетов, которые лежат в основе истинной поэзии. В струнах моей арфы заключены ольстерский и мунстерский циклы саг. Мне известны способы, как употреблять самые древние слова и развернутые метафоры. Я познал сложные структуры, которые хранят наше искусство от посягательств черни. Я могу воспеть любовь, похищение коней, морские плавания, битвы. Мне ведомы легендарные предки всех королевских домов Ирландии. Мне открыты свойства трав, астрология, математика и каноническое право.

И так далее. Через год Поэт является к Королю и читает свою поэму. Она прекрасна, но Королю этого недостаточно. Он даёт Поэту ещё год. Через год происходит то же самое. Поэма - бессмертный шедевр, но и этого недостаточно. Наконец, ещё через год Поэт читает Королю своё последнее стихотворение. Оно состоит из одной строки (моностих!). Оба поражены. Король говорит, что видел разные чудеса

...но они несравнимы с твоим стихотворением, которое удивительным образом заключает чудеса в себе. Каким колдовством удалось тебе добиться этого?

– Однажды я проснулся на заре, – ответил поэт, – повторяя слова, которые не сразу понял. Это и было стихотворение. Я чувствовал, что совершаю грех, которому нет прощения.

Король даёт Поэту кинжал, которым он тут же лишает себя жизни. Король становится нищим, чтобы скитаться по дорогам Ирландии. Он ни разу больше не повторяет стихотворения.

Вернёмся к комментарию 6. Представляется уместным повторить мысль Хайдеггера: поэт ловит знаки богов и передаёт их людям. "Услышав сказанное безмолвным изречением языка, поэт может создать из этого поэзию, пробуждающую обновленное переживание истины Бытия." Поэт - переводчик бессловесного языка, которым говорит с нами мир, на язык слов, являющихся нашими проводниками в истинное Бытие. Язык, обретающий просветляющую силу, позволяет нам впервые увидеть мир.

Это ровно то, что произошло в рассказе Борхеса с Поэтом и Королём.

******* (7) (продолжение сноски)

Это письмо настолько прекрасно само по себе, что грех будет его не процитировать, тем более, что темы в нём поднятые рассыпаны по всей этой главе: непрочность и излишество слов, хрупкость языка, поэзия, время:

Когда я перевожу одно из ваших стихотворений и сталкиваюсь со словами, которых не понимаю, я всегда угадываю их значение. И неизбежно оказываюсь прав. По-настоящему совершенное стихотворение (которое ещё никто не написал) может быть идеально переведено человеком, не знающим ни слова на языке, на котором оно было написано. У действительно совершенного стихотворения бесконечно малый словарный запас.

Это очень трудно. Мы хотим перенести непосредственный объект, непосредственную эмоцию в стихотворение - а ведь непосредственное всегда имеет сотни собственных слов, цепляющихся за него, коротких и цепких, как ракушки. И неправильно их соскабливать и заменять другими. Поэт - механик времени, а не бальзамировщик. Слова вокруг непосредственного немедленно сморщиваются и разлагаются, словно плоть вокруг тела. Никакое мумифицирование не может остановить этот процесс. Вещи, слова нужно вести сквозь время, а не ограждать от него. [...]

Слова - это то, что прилипает к реальности. Мы используем их, чтобы протолкнуть, втянуть реальное в стихотворение. Слова - то, за что мы держимся, и ничего более. Они так же ценны сами по себе, как веревка, к которой нечего привязать.

Повторяю - у идеального стихотворения бесконечно малый словарный запас.

Ещё раз вспомним Хайдеггера: поэзия более реальна, чем реальность. Чем совершенней стихотворение, тем меньше оно использует слов: мир говорит с нами беззвучным языком.

******* (8) (продолжение сноски)

“lighght” может оказаться не таким уж лишенным содержания, как кажется на первый взгляд. Стихотворение может быть и выглядит как удачная опечатка (например, "eyeye"), но оно не было результатом случайной ошибки. Сам Сароян предложил некоторые возможные значения своего стихотворения, утверждая, что эффект стихотворения заключается в том, чтобы "сделать свет более осязаемым, как если бы слово заключало в себе явление". Ряд комментаторов отмечали, что стихотворение вызывает колеблющиеся световые волны. "Light" может быть существительным, глаголом или прилагательным в английском языке. Дополнительное "gh" непроизносимо и нематериально. Или, возможно, можно было бы удлинить слово и растянуть звук i. На практике я слышал, как стихотворение читалось вслух как список букв, L-I-G-H-G-H-T, а не как один слог, что превращало стихотворение в семь слогов.

*************(13) (продолжение сноски)

Для того, чтобы хотя бы немного почувствовать серьёзность намерений автора языка Ithkuil, дадим ему слово:

Способность Ithkuil кратко выражать обширные когнитивные детали стала возможной благодаря конструкции грамматики, по сути, матрицы грамматических понятий и структур, разработанных для компактности, кросс-функциональности и возможности многократного использования. Эта матричная грамматика сочетается слексиконом семантических основ, которые (1) обладают высокой степенью гибкости и синергии в рамках этой матрицы, (2) были полностью переосмыслены, начиная с когнитивного уровня, независимо от их соответствия фактическим корням слов и грамматическим категориям в существующих языках, и (3) отражают внутренние зависимости и взаимосвязи между одним семантическим понятием и другим.
Грамматические категории языка в сочетании с систематической и иерархической деривационной морфологией обеспечивают исключительную прозрачность и гибкость в:

гештальт-концептуализации, передаче доказательной базы высказывания, передаче познавательного намерения высказывания, объективном и субъективном описании объектов, событий и явлений, описании целостной и дискретной компонентной структуры объектов, ситуаций и явлений, механистической и синергетической интерпретации объектов, событий и явлений, причинной динамике сложных состояний, действий и событий, описании пространственно-временных явлений.

***************(15) (продолжение сноски)

Формулируя более точно, можно сказать так: Если F - формальная система, которая (1) имеет конечное описание и (2) является непротиворечивой, то существует такое число x, о котором система F не может доказать, что существуют какие-либо двоичные строки со сложностью больше x.

Но поскольку существует бесконечно много строк произвольной сложности, из этого непременно должно следовать, что существуют строки сложности большей, чем любое произвольное, но фиксированное число x. Но F не может это доказать, следовательно - система F неполна. (В этом месте сверх-добросовестный читатель бросается перечитывать Главу 6).
Таким образом, используя теорему Хайтина, мы можем вывести теорему Гёделя о неполноте как её следствие. Жизнь полна неожиданностей: отправившись на поиски смысла в недра Вавилонский Библиотеки мы случайно набрели на теорему Гёделя!

12

"Анналы" - великий труд римского историка и моралиста Тацита. В книге рассказывается о правлении императоров после смерти Августа. Работа состояла из 16 книг, только часть из которых сохранилась, при этом книги с 7 по 10 были полностью утеряны, а также половина книг 11 и 16 и почти вся книга 5:

13

Прототипом Вселенной Омега послужила, конечно, "Флатландия" Эдвина Эбботта:

Представьте себе огромный лист бумаги, на котором Отрезки прямых, Треугольники, Квадраты, Пятиугольники, Шестиугольники и другие фигуры, вместо того чтобы неподвижно оставаться на своих местах, свободно перемещаются по всем направлениям вдоль поверхности, не будучи, однако, в силах ни приподняться над ней, ни опуститься под нее, подобно теням (только твердым и со светящимися краями), и вы получите весьма точное представление о моей стране и моих соотечественниках. Увы, несколько лет назад я бы сказал о «моей Вселенной», но теперь моему разуму открылись более высокие представления о вещах.

Наш рассказчик - "скромный квадрат". Однако, даже не сама Флатландия вдохновила автора, а сон Квадрата о ещё более удивительной стране - Лайнландии, которая - как ясно из названия - теряет ещё одно измерение и превращается в простую линию. Слово Квадрату:

Ночью мне привиделся сон.

Множество крохотных Прямолинейных Отрезков [...] вперемежку с другими, еще более мелкими существами, похожими на светящиеся Точки, двигалось взад‐вперед, вдоль одной и той же Прямой, причем, насколько я мог судить, с одной и той же скоростью.

В своем движении фигурки издавали неясный многоголосый шум, напоминавший чириканье или щебетанье. Временами фигурки замирали, и тогда наступала тишина*.

Дальше следует очевидное:

Вряд ли нужно говорить о том, что весь горизонт лайнландцев ограничен одной Точкой. Никто из подданных его величества не может видеть ничего кроме Точки. Мужчина, женщина, ребенок, неодушевленный предмет — в глазах лайнландца все выглядит одинаково: в виде Точки.

Ну что ж, подумал автор. А что, если король Лайнландии в своём сне** увидит мир без ещё одного измерения?

* В этом месте невозможно остановиться и не процитировать дальше прекрасное:

(см. продолжение сноски)

** Этот сон, как мы помним, будет происходить во сне самого Квадрата.
О вложенных снах читайте Главу 4: практически вся она была посвящена именно этому.

* (продолжение сноски)

Приблизившись к самому большому Отрезку, который я было принял за женщину, я попытался заговорить с ним, но не получил ответа. Вторая и третья попытки привлечь внимание Отрезка закончились столь же безуспешно. Выведенный из себя такой, как мне показалось, невыносимой грубостью, я встал таким образом, чтобы мой рот оказался прямо против рта женщины, дабы воспрепятствовать ее движению вперед, и громко повторил свой вопрос:

— Женщина, что означает это столпотворение, странное едва различимое чириканье и однообразное движение вперед и назад вдоль одной и той же прямой.

— Я не женщина, — ответил крохотный отрезок. — Я монарх, правящий этим миром.

Автор просит у читателей прощения за такое отступление от темы, но в этом месте просто нельзя не вспомнить Довлатова. "Зона. Записки надзирателя":

Хуриев вынул блокнот и продолжал:
- Ленин более или менее похож на человека. Тимофей - четверка с минусом. Полина лучше, чем я думал, откровенно говоря. А вот Дзержинский - неубедителен, явно неубедителен. Помните, Дзержинский - это совесть революции. Рыцарь без страха и упрека. А у вас получается какой-то рецидивист...
- Я постараюсь, -- равнодушно заверил Цуриков.
- Знаете, что говорил Станиславский? -- продолжал Хуриев.- Станиславский говорил - не верю! Если артист фальшивил, Станиславский прерывал репетицию и говорил - не верю!..
-То же самое и менты говорят, - заметил Цуриков.
- Что? - не понял замполит.
- Менты, говорю, то же самое повторяют. Не верю... Не верю... Повязали меня однажды в Ростове, а следователь был мудак...
- Не забывайтесь! - прикрикнул замполит.
- И еще при даме, - вставил Гурин.
- Я вам не дама, - повысил голос Хуриев, - я офицер регулярной армии!
- Я не про вас, - объяснил Гурин, - я насчет Лебедевой.

14

Точечная Вселенная Омега на самом деле придумана нами для того, чтобы познакомиться с великим творением Витгенштейна под названием "Логико-философский трактат". На примере этой игрушечной Вселенной будет - возможно - легче понять некоторые постулаты этого трактата. Но сначала неплохо было бы познакомиться и с самим виновником торжества.

Людвиг Витгенштейн - вероятно, самый удивительный философ XX-го века. Наследник одной из самых богатых промышленных семей Европы, Витгенштейн передал всё свое наследство своим братьям и сестрам, а также нуждавшимся поэтам: Рильке, Георгу Траклю и другим. В одном из писем Расселу он сказал, что будет поддерживать себя только "честным трудом" и стал учителем в провинциальной начальной школе.

Написал он крайне мало ("Трактат" - его главное произведение - очень тонкая книжица страниц на 70), но влияние его огромно. Уже при жизни Витгенштейн считался загадочным гением. "Что ж, Бог прибыл, я встретил его в поезде в 5:15", - писал влиятельнейший британский экономист Джон Мейнард Кейнс в письме, датированном 18 января 1929 года. Кейнс случайно встретил Витгенштейна в поезде в день после его возвращения в Англию. В этот день Людвиг Витгенштейн защищал свою докторскую диссертацию перед Бертраном Расселом, который в представлении не нуждается, и философом Джорджом Эдвардом Муром*. Эта диссертация и была "Логико-философским трактатом" - поделённое на пункты собрание мыслей (или "фактов") о языке, природе мира, логике, математике, науке, философии, этике, религии и мистицизме.

Защита диссертации подошла к концу. Витгенштейн поднялся, обошёл стол, похлопал Рассела и Мура по плечу и произнёс: "Не стоит волноваться, я знаю, что вам всё равно никогда этого не понять". Отчёт о защите писал Мур: "На мой взгляд, это гениальная работа; в любом случае она соответствует требованиям кембриджской степени". Видимо, замечание Витгенштейна (см. сноску) прошло мимо него.

Так о чём всё-таки трактат?
В "Критике чистого разума" Иммануил Кант задался вопросами: "Что мы можем знать?", "Каковы пределы нашего понимания?", "Что будет скрыто от нас навеки?"** Кант верил, что множество проблем философии проистекают из-за нашего отказа принять ограниченность человеческого понимания - отказа принять неизбежность непознаваемого.

Витгенштейн предпринимает схожую с Кантом попытку, но с точки зрения языка. Он задался целью прояснить, что вообще может быть высказано. Так же как Кант хотел найти границы понимания, Витгенштейн пробует найти границы языка, а следовательно и мышления.
Перечитайте комментарий 3 - содержит ли Вавилонская библиотека все знания мира? Можно ли полностью описать реальность с помощью языка?***

Трактат содержит 7 основных тезисов, каждый из которых делится на множество под-тезисов с номерами 1.1, 1.11, 1.12 и так далее. И только последний - 7-й тезис не делится ни на что. Это, конечно, символический жест, потому что седьмой тезис гласит: "О чём невозможно говорить, о том следует молчать."

Перед вами все семь центральных тезисов Трактата:

1. Мир есть всё то, что имеет место.

2. То, что имеет место, что является фактом, - это существование атомарных фактов.

3. Логический образ фактов есть мысль.

4. Мысль есть осмысленное предложение.

5. Предложение есть функция истинности элементарных предложений. (Элементарное предложение - функция истинности самого себя.)

6. Общая форма функции истинности есть: [p, x, N(x)]. Это есть общая форма предложения.

7. О чем невозможно говорить, о том следует молчать.

Аристотель верил в то, что мир состоит из сущностей, наделённых свойствами. Платон думал, что наш мир состоит из теней - отражений идеальных объектов мира Форм. Демокрит (как и большинство из нас) считал, что мир состоит из атомов и пустого пространства. Джордж Беркли думал, что мир состоит исключительно из разума - человеческого и божественного.
Витгенштейн утверждает, что мир состоит из фактов. Структура фактов определяет структуру мира. В отличие от Демокрита, Витгенштейн рассматривает мир, построенный из логических атомов - фактов. Его подход - чисто структуралистский; важно лишь взаимоотношение вещей (объектов) между собой (то есть, факты об этих вещах). Сами вещи, "из чего они сделаны" - всё это не имеет особого значения.
Посмотрим на нашу Вселенную Омега. Она состоит из одной единственной точки. Имеет ли смысл говорить о том, из чего сделана эта точка? Конечно нет; это абсурд. У точки нулевая размерность - она "не сделана" не из чего. Но что нам известно об этой точке? Только факты. Их ровно четыре: точка существует в пространстве и во времени; точка неподвижна в пространстве и не меняется во времени. Эти факты - аксиомы, они не нуждаются в доказательствах****. Эти атомарные факты и составляют основу нашего мира (тезис 2 Трактата).

Отсюда рукой подать и до тезиса 1: мир есть всё то, что имеет место. Наш мир - неподвижная точка. Только она и "имеет место".

Перейдём к языку. Витгенштейн предположил изоморфизм (то есть, схожесть структур) между языком и реальностью. Это объясняет способность языка описывать и точно отображать факты в мире. Правда, необходимо сделать замечание: Витгенштейн понимает под языком нечто иное. Язык, имеющий смысл, по Витгенштейну, это набор логических утверждений. Например, "точка существует в пространстве" - это утверждение, а слово "точка" - нет. В нашем примере вся Библиотека Вселенной Омега (кроме двух "книг", наполненных нонсенсом) как раз и составляет язык Вселенной Омега.

Таким образом, мир (как собрание фактов) и язык (как собрание утверждений) обладают одной и той же структурой. Этот язык адекватно описывает мир: образы, создаваемые утверждениями, соответствуют фактам мира (это то же самое, как карты описывают местность). В то же время, любое утверждение, которое не описывает факт бесполезно. Например, утверждение "Быть точкой хорошо" - бессмысленно, а утверждение "Точка неподвижна в пространстве" - описывает факт, и поэтому осмысленно. Отсюда следует, что язык ограничен утверждениями фактов о мире. И, наконец, "границы моего языка - это границы моего мира". Изучая язык, говорит Витгенштейн, можно познавать мир. (Прочитайте книги 1, 2, 3 и 5, 6, 7 Вселенной Омега и вы полностью познаете мир этой Вселенной).

Обсуждение религиозных или этических тем, согласно Витгенштейну, лишено смысла. Эти темы выходят за рамки нашего мира, а следовательно, не могут быть описаны нашим языком. "Этика не может быть выражена в языке", - писал он. (Правильно ли, добродетельно ли существование точки во Вселенной Омега? Кто его знает - в книгах (то есть, в языке) - об этом ничего не говорится; поэтому и обсуждать это не стоит).

Витгенштейн вообще считал, что философия в значительной степени состоит из псевдо-утверждений, которые только представляются описывающими мир, но на самом деле этого не делают:

Большинство предложений и вопросов, высказанных по поводу философских проблем, не ложны, а бессмысленны. Поэтому мы вообще не можем отвечать на такого рода вопросы, мы можем только установить их бессмысленность. Большинство вопросов и предложений философов вытекает из того, что мы не понимаем логики нашего языка. (Они относятся к такого рода вопросам, как: является ли добро более или менее тождественным, чем красота?) И не удивительно, что самые глубочайшие проблемы на самом деле не есть проблемы.

В конечном итоге Витгенштейн, будучи честным и благородным человеком, наносит безжалостный удар по самому себе: каждый, кто проникнется "Трактатом", утверждал он, в конце концов поймёт, что все утверждения, из которых трактат состоит (а он только из них и состоит) - тоже бессмысленны. Они, скорее, служат некоей философской лестницей, которая призвана помочь нам взобраться на высоту, возвышающуюся над проблемами философии, и которую можно оттолкнуть как только мы достигнем этой высоты*****.

* По словам Витгенштейна, Дж. Э. Мур "продемонстрировал, как далеко может зайти человек, не имеющий абсолютно никакого интеллекта".

** Об этом читайте в следующей главе.

*** Знакомый нам по комментарию 7 Главы 1 Дэвид Фостер Уоллес пишет в эссе под названием "Пленум пустоты"(которое посвящено постмодернистской книге Дэвида Марксона "Любовница Витгенштейна"):

(см. продолжение сноски)

**** Два остальных факта можно обсуждать. "Существует пространство"? Однако, это пространство содержит одну единственную точку, а следовательно размер этого пространства нулевой. Пространство ли это? Будем считать, что да. Тогда действительно, неподвижность точки - аксиома; ей просто некуда двигаться.

"Существует время"? Тут весь вопрос в том, как и чем определяется время. Если всё, что у нас есть под рукой, это абсолютно неподвижная точка, то что именно указывает на течение времени? Очевидно, что время Вселенной Омега состоит из одного дискретного момента времени. Тогда и постоянство точки во времени - тоже аксиома.

***** Кажется, это утверждение справедливо и для любой другой философской системы. Хотя немного найдётся философов, готовых по примеру Витгенштейна объявить свои сочинения нонсенсом. Хотя бы за это мы должны быть ему вечно благодарны.

* (продолжение сноски)

В сущности, «Трактат» — первая настоящая попытка исследования ныне модной взаимосвязи языка и «реальности», которую язык должен ухватывать, очерчивать и представлять — такова его номинальная функция. Основной вопрос «Трактата» очень кантианский: каким должен быть мир, чтобы язык вообще был возможен? Ранний Витгенштейн, сильно очарованный Расселом и его «Принципами математики», перевернувшими современную логику, смотрел на язык как на математику с ее логическим базисом, видя парадигматическую функцию языка в отображении или «изображении» мира. Из этого убеждения вытекает все содержание «Трактата» [...] В «Трактате» Витгенштейн выбрал в качестве образцового языка истинностно-функциональную логику «Принципов» Рассела и Уайтхеда. Такой выбор имел практический смысл: если вы пытаетесь выстроить объяснение мира из человеческого языка, то лучше всего избрать его наиболее четкий и точный тип (подкрепляющий веру Витгенштейна в то, что задача языка — излагать факты) и самую прямую и непротиворечивую связь между языком и миром определяемых им объектов. [...] Но вот что самое интересное: поскольку язык есть «зеркало» мира, то мир метафизически состоит целиком и исключительно из тех «фактов», которые обозначены в языке высказываниями. Или, говоря словами из первой и главной строки «Трактата», «мир есть все то, что имеет место»; мир не что иное, как огромная масса данных, логически дискретных фактов, не имеющих имманентной связи друг с другом. Ср. «Трактат»: 1.2 «Мир распадается на факты...»; 1.2.1 «Любой факт может иметь место или не иметь места, а все остальное останется тем же самым».

Томас Пинчон, сделавший для паранойи в литературе примерно то же, что Захер-Мазох сделал для плеток, объясняет в «Радуге тяготения», почему параноидальные идеи о полной и злонамеренной связи, несмотря на всю их бредовость и неприятность, как минимум предпочтительнее противоположной им убежденности в том, будто ничто не связано ни с чем другим и ничто, по сути, не имеет отношения к тебе☆. Обратите внимание, что эта пинчоновская контрпаранойя оказалась бы вполне подходящей метафизикой для любого жителя того мира, что описывает «Трактат».

Ну и, конечно, не забудем про эпиграф.

☆ Можно ли здесь не вспомнить бессмертное Джона Донна:

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.

15

Философская Курица задаёт крайне интересный и неочевидный вопрос: если вся Вселенная (мир) состоит из одной точки с нулевой размерностью - где находятся знания о пространстве и времени этой Вселенной? Напрашивается довольно очевидный ответ: идеи, изложенные в книгах Вселенной Омега находятся в идеальном мире Платона (Платона Вселенной Омега, естественно - ну, то есть, если точка предполагает наличие каких-либо философов). Но это в свою очередь значит, что Вселенная Омега не ограничивается только одной точкой; где-то ещё существует этот самый идеальный мир... Или нет? Каким образом и где два этих мира сосуществуют? Об этом как раз и пойдёт речь в следующей главе.

Мы закончим эту главу стихотворением Джека Спайсера (помните его письмо Лорке из комментария 10? Если нет, обязательно перечитайте).

Any fool can get into an ocean

But it takes a Goddess

To get out of one.

What’s true of oceans is true, of course,

Of labyrinths and poems. When you start swimming

Through riptide of rhythms and the metaphor’s seaweed

You need to be a good swimmer or a born Goddess

To get back out of them

Look at the sea otters bobbing wildly

Out in the middle of the poem

They look so eager and peaceful playing out there where the

water hardly moves

You might get out through all the waves and rocks

Into the middle of the poem to touch them

But when you’ve tried the blessed water long

Enough to want to start backward

That’s when the fun starts

Unless you’re a poet or an otter or something supernatural

You’ll drown, dear. You’ll drown

Any Greek can get you into a labyrinth

But it takes a hero to get out of one

What’s true of labyrinths is true of course

Of love and memory. When you start remembering.

Хайдеггер и Самовар

занимательное пособие по экспериментальной философии

Глава 8

Все слова мира

1

1

2

2

3

3

4

5

4

5

6

7

6

7

8

9

8

9

10

11

10

11

12

12

13

13

14

14

15

15